Такое не должно было случиться. Не со мной. Я – большой суровый хоккеист, который всегда знает, что делает. И мне нравилась эта жизнь. Игра в профессиональный хоккей дает массу преимуществ. Малышки. Халявная хрень. Малышки. Восхищенные фанаты. О, и малышки.
Вообще-то, любая телка сейчас бы лебезила передо мной, срывая трусики и шепча мне в ухо все грязные вещи, которые она бы позже со мной сделала за то, что я привел ее на такое офигенное мероприятие.
Любая телка, кроме Джесс Каннинг.
Она и есть моя проблема. И я даже с трудом формулирую мысли – настолько они ужасные.
Я западаю на нее.
Но замечает ли она? Нет, нет и нет. Спутница слишком занята раболепием перед ирландским придурком на сцене.
– Этот акцент, – восхищается Джесс, во все карие глаза смотрящая на певца. – О боже, я бы три дня подряд слушала телефонный справочник, если бы в это время в моих ушах броугил
[31] этот акцент.
– Нет такого слова – «броугил», – ворчу я.
Девушка хихикает.
– У тебя бревно в глазу, а у меня – соринка. Половина твоего словарного запаса выдумана, Блейки. А теперь тише! Я пытаюсь слушать!
Но она сама начала болтать! Я подавляю возмущение и заставляю себя настроиться на выступление Хозиера. Оно акустическое, приятное и уютное, и я бы даже получал от него удовольствие, если бы Джесс не желала этого парня.
Сколько вообще этот чувак весит? Килограммов семьдесят пять? Восемьдесят? Все знают, что ты не настоящий мужик, если не весишь хотя бы девяносто.
Я наблюдаю за Джесс, которая смотрит на шоу. Она послушалась и оделась сегодня сексуально: в обтягивающее черное платье, которое подчеркивает идеальную грудь и доходит где-то до середины бедер. Когда она встала на цыпочки, чтобы обнять Эриксона, шелковая ткань поднялась так высоко, что было видно низ ее ягодиц. И она охрененно уложила пышные локоны. Они пышные и по-хорошему развратные. Я хочу запустить в них пальцы, наклонить назад ее голову и целовать Джесс, пока она не начнет задыхаться. А потом угостить ее ужином.
Ага. Ужином.
Я хочу не просто трахнуть эту девушку, а накормить. Мечтаю отвести ее в какой-нибудь крутой французский ресторан, может быть, заказать там клубнику в шоколаде и чувственно, по-донжуановски, провести ягодами по ее губам.
Серьезно, со мной что-то не так. Все изменилось, когда я довез ее до дома после бебишауэра и чуть не озвучил это желание вслух. Слава богу, я остановил это сумасшествие.
– БИС! – орет толпа.
По-моему, во главе этого песнопения стоит Эриксон. Я поворачиваюсь к нему: да, так и есть. Не думал, что у шведов такой стояк на ирландцев. Они что, были союзниками на войне?
– Какой войне? – в замешательстве спрашивает Джесс.
Я сказал это вслух?
– Швеция и Ирландия. Они были союзниками на Дабл-ю Дабл-ю Один и/или Два
[32]?
Она таращится на меня.
– Ты же понимаешь, что буквы W используют только для написания, да? Чтобы сократить название? Если произносить их вслух, то это только удлиняет слово.
– Это ты удлиняешь слово, – бурчу я.
Джесс хмурится.
– Что с тобой сегодня такое? Как только мы приехали, ты стал каким-то раздраженным.
Виновен по всем статьям. Я мистер Раздраженные Штаны. Последние две недели я старательно избегал эту женщину, но это совсем не помогло. Разве время не решает все проблемы? Спустя определенный срок чувства в конце концов исчезнут. Гнев? Хороший сон всегда его излечит. Грусть? Ночь в баре с друзьями сделает свое дело. Кажется-мне-очень-нравится-Джесс-Каннинг? Мираж развеется.
Вот только едва увидел ее сегодня, и все шлюзы открылись.
– Мало поел, – лгу я.
– Эм. Ты съел стейк, лобстера и где-то миллион закусок, не говоря уже о половине моего ужина.
– Тогда, наверно, мне хочется пить, – небрежно говорю я. – Пойду к бару – что-то взять?
– Нет, спасибо. – Она переводит взгляд обратно на сцену, где Хозиер готовится играть на бис.
Я оставляю Джесс в толпе и прохожу к бару, где обнаруживаю Уилла О’Коннора, болтающего с тремя худыми блондинками с огромными буферами. Одна из них положила руку ему на бедро, а вторая проводит ладонью вверх и вниз по плечу. Новичок наслаждается вниманием.
– Райли! – Он приветствует меня широкой ухмылкой. – Нравится вечеринка?
Я фыркаю и заказываю у бармена неразбавленный виски.
– Что такое? – дразнит О’Коннор. – Уэсми не перестает динамить?
– Мы просто друзья, – отвечаю я. – И не говори эту хрень около Уэсли, а то он надерет тебе задницу.
О’Коннор закатывает глаза и опять поворачивается к своим спутницам.
Я беру напиток и ухожу. Однако я направляюсь не к сцене, а нахожу тихий угол и прислоняюсь к стене, потягивая алкоголь. Зал элегантно украшен, как и все другие благотворительные события, на которых я был. Только на этот раз мероприятие посвящено помощи бездомным собакам, поэтому розовые портьеры покрыты блестящими отпечатками лап. Да и десерт, который я проглотил, и таблички с именами на тарелках были тоже в форме следов.
Я рассматриваю толпу. Джесс стоит с Уэсом и Бомбой Джеем и смеется над чем-то, что брат прошептал ей на ухо. Хозиер начинает петь, и они кричат во всю глотку. Девушка соблазнительно двигается под музыку, покачивая бедрами и тряся светловолосой головой.
Боже, какая она красивая. И умная. И смешная. И еще миллион всего, что я не могу выразить.
Моя мама звонила на днях и спрашивала, как все складывается. Она даже передала привет, что равносильно благословлению.
Обычно от слова на букву О я сразу покрываюсь сыпью. Я пробыл холостяком уже пять лет и не собираюсь менять статус. Не поймите неправильно: я не считаю, что все женщины – лживые сволочи, которым нельзя верить. Но зачем проверять это на себе? Лучше не усложнять жизнь, когда можно просто трахаться и забыть о доверии.
– Вот ты где! – Ко мне подлетает запыхавшаяся румяная Джесс, стуча высокими каблуками по мраморному полу. – Ты пропустил выступление на бис.
– Посмотрю потом на «Ютубе».
– Ты сегодня такой нытик. – Она берет у меня бокал, делает глоток и возвращает. – Пошли, зануда, сейчас будет речь.
Я иду за ней к столу. Организаторы посадили нас с Уэсом, Джейми, еще несколькими товарищами по команде и их спутниками. Эриксон – единственный одиночка, и он пододвигается ближе к Джесс, когда она садится.
