Пауза перед его ответом длится вечно.
Да, конечно.
Ладно, это не самый… восторженный ответ. Но, черт, мне и этого хватит.
Выбери свой яд
Джесс
Когда я приезжаю в шикарную высотку на набережной, консьерж меня впускает. Но вместо того, чтобы выйти на этаже Джейми, я поднимаюсь выше. Я никогда раньше не была в квартире Блейка и не знаю, чего ожидать. В коридоре только четыре двери. Стучу в ту, перед которой лежит коврик с изображением сенбернара с клюшкой.
В квартире слышится приглушенный звук телевизора, а потом раздаются шаги. Блейк открывает дверь, одетый в уютную фланелевую рубашку и простые джинсы, обтягивающие скульптурные бедра. Другими словами, он выглядит восхитительно. Но я смотрю на его лицо и понимаю, что что-то не так. У него измученный взгляд, а это совсем на него не похоже.
– Привет, Джесс, – мягко говорит он. – Как ты? – Мужчина отходит назад, впуская.
Как я? Совсем сбита с толку.
– Бывали дни получше, – признаю я. – Но я принесла мороженое и вино. Еще бы захватила девчачий фильм, но ты – мальчик.
Я прохожу мимо него и осматриваю квартиру. Можно было ожидать, что она будет такой же, как у брата. Но она совсем другая. У Блейка огромная берлога, а кухню наверняка обставил шведский архитектор по имени Торвальд
[37].
Тут все выполнено из блестящего дерева или в сверкающем белом. Толстый шерстяной ковер покрывает пол. Все поверхности омывает мягкий свет скрытых у потолка ламп. А на дальней стене есть раздвижные стеклянные двери, ведущие, по всей видимости, на балкон.
– Ого, – глупо говорю я. – Роскошно.
Он пожимает плечами.
– Какое у тебя мороженое?
– С темным мокко и кокосовое. Выбери свой яд. – Я хочу отнести вещи на кухню, но Блейк забирает пакет и опустошает его.
– Ты ужинала? – спрашивает он, засовывая десерт в морозильник.
– Не совсем, – нерешительно отвечаю я. – Но это не страшно.
Он щелкает языком.
– Может, закажем китайскую еду? Ты, скорее всего, много не ела, пока готовилась к экзаменам. – Он буравит меня взглядом зеленых глаз.
– Хорошо, спасибо. Можно курицу и брокколи. Хотя из китайской я ем почти все.
Теплая ладонь на секунду ложится мне на затылок. Как только я замечаю, насколько это приятно, она исчезает.
Райли заказывает еду, пока я достаю с полки пару винных бокалов и ставлю на стол. Но штопор остается вне зоны доступа. Я не могу понять, как открываются кухонные шкафчики, потому что на них нет ручек. От отчаяния я слегка толкаю одну дверцу, и она с приглушенным щелчком открывается. Убранство жилплощади похоже на оборудование в космическом шаттле.
Я осторожно наполняю бокалы, потому что не знаю, испачкает ли красное вино эти безупречные мраморные поверхности. Затем несу напитки к большому кожаному дивану, где Блейк как раз заканчивает разговор.
– За хреновые дни, которые заканчиваются вином, – объявляю я, когда он берет бокал.
– Я выпью за это, – говорит он, когда мы чокаемся.
Мы смотрим друг другу в глаза, пока пьем, и это кажется до странного интимным. Хотя, наверное, надо перестать считать это странным. Сколько раз я раздевалась перед этим парнем? Лучше не считать.
– Неплохо, – говорю я об алкоголе. Я превысила лимит по цене и разорилась на двадцатидолларовую бутылку. – Давай выпьем все до последней капли. А то получится, что я зря потратила последние двадцать баксов.
Блейк поднимает голову, как щенок.
– Финансовые проблемы?
– Они и не заканчивались. Я приехала в Торонто, потому что здесь медшколы стоят только тридцать пять тысяч в год, а не пятьдесят. Родители дали десять. Еще столько же получила в кредит. А последние пятнадцать оплачиваются стипендией, которую мне нужно получать каждый год. Если у меня не будет хотя бы «четыре» за сегодняшний экзамен, то на следующий год мне стипендию не продлят. – Эх. Вино скисает в желудке. Я не должна переживать об этом, пока не узнаю оценки, но это сложно. – Если я ее не получу, то не смогу учиться дальше.
И где тогда я окажусь? Я буду должна банку. И родители останутся без десяти тысяч из-за моего очередного провала. Я вернусь в Калифорнию в свою старую спальню с пустыми карманами и в поисках работы.
Пристрелите меня.
Блейк кладет руку мне на колено.
– Я не сомневаюсь, что ты порвала всех на экзамене.
Активно качаю головой.
– Не порвала. Какой бы ни была моя суперсила, патофизиология – это не она.
– Ты все равно потрясающая, Джесси. Я отказываюсь верить, что ты не сможешь закончить медшколу.
Я устало улыбаюсь, потому что благодарна за то, с какой преданностью он это сказал.
– Теперь давай поговорим о тебе. Что случилось, чемпион?
Он делает глоток вина и хлопает по дивану рядом с собой. Я пододвигаюсь, и он обнимает меня одной рукой. Кладу голову ему на грудь, потому что этому невозможно сопротивляться. Мужчина хорошо пахнет чистой фланелью и сандаловым деревом.
– Просто не в форме, и все, – говорит он. – Мои суперсилы тоже немного подкошены.
– Правда? Мне очень жаль, малыш. – Я похлопываю свободной рукой по его толстому запястью. – Что я могу сделать?
Он молчит так долго, что я задумываюсь, слышал ли он меня. Потом он говорит:
– Я просто рад видеть твое красивое лицо.
От этих слов у меня возникает странный комок в горле. Но немного вина – и все исчезнет.
Несколько минут спустя привозят еду. Мы едим, сидя на удобных стульях у маленького, но изящного стола Блейка перед окнами. С одной стороны сверкают огни набережной Торонто, а другую окутывает чернота озера Онтарио. Я спрашиваю о графике поездок команды, слушаю, на каких стадионах и в каких городах ему нравится бывать, а где – не очень.
Настроение немного подавленное. Однако всему виной хреновый день.
Когда мы заканчиваем есть, я мою посуду и убираю остатки в безупречный холодильник. Останавливаюсь перед морозильником и спрашиваю, какое мороженое Райли хочет сначала.
– Сомневаюсь, что они хорошо сочетаются вместе, – признаюсь я. – Какое хочешь попробовать первым?
– Выбирай ты. – Он стоит рядом со мной у стола.
Я достаю мокко и открываю его. Руки немного липкие, и у меня нет ложки. Поэтому я бедром открываю волшебный ящик с приборами, и это вызывает у хоккеиста усмешку. Он наконец-то улыбается. От этого внутри расслабляется какая-то сжатая пружина, о существовании которой я даже не знала.
