«Концы в воду!» – решила Лиза и, врезав юной особе по черепу, чтобы та, стало быть, не торопилась приходить в сознание, принялась скоренько затаскивать трупы в карету.
Работа не из легких. Спасибо еще Лиза, хоть и была вымотана многочасовым боем с франкской и мексиканской эскадрами, на слабосилие пожаловаться не могла. Тем не менее, пока перетаскивала трупы и втискивала их внутрь кареты, пока разворачивала лошадей и вела их под уздцы к мосту, прошло минут пятьдесят. Дама за это время в себя так и не пришла, так что Лиза успела сбросить тела в реку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении довольно широкой, быстрой и полноводной. Затем она разделась догола и натянула на себя штаны, снятые с одного из разбойников, и его же сапоги. Рубашка, однако, сильно испачкалась в крови, но зато неплохая куртка из тонкого сукна нашлась у другого мертвеца.
Девушка начала подавать первые признаки жизни уже тогда, когда Лиза застегивала на себе кожаный пояс. Пока жертва нападения охала и стонала, хлопая ресницами и ворочаясь на импровизированном ложе, сложенном из пары плащей, Лиза успела надеть еще и перевязь со шпагой и набросила на плечи плащ. Вот теперь она была готова к знакомству.
– Цхо зрацероз? Кхе о?
Ну что сказать? По первому впечатлению тарабарщина какая-то. Однако девушка, успевшая сесть и начавшая ощупывать голову, по-видимому, на предмет оценки ее целостности, продолжала тараторить, и в какой-то момент Лизе показалось, что она узнает этот язык. Ну, не то чтобы именно этот язык, но тем не менее…
– Говори медленнее! – попросила она по-франкски.
Потом повторила просьбу по-испански со своим чудовищным себерским акцентом и по-итальянски, хотя, видит бог, итальянский Лизы, оставшийся ей в наследство от покойного Тюрдеева и его любимой женщины, вряд ли мог претендовать на совершенство.
– Медленнее? – переспросила девушка, и это уже был явно франкский. Вот только акцент незнакомый, но Лиза собеседницу поняла, и это уже был настоящий успех.
– Говори медленно. Я пойму.
– Кто ты? Что случилось? – девушка поняла Лизин франкский, и это было очень хорошо.
– Я Эллисиф ван дер Браге, – представилась Лиза на датский манер. – Элизабетта.
Лиза не была уверена, что известный ей итальянский аналог ее имени существовал в средние века, но ничего лучше ей просто в голову не пришло.
– Ты тевтонка? Германка? – похоже, кое-что барышня все-таки поняла.
– Дания, – объяснила Лиза. Я из Дании. Но сейчас из Польши.
– Польша! – обрадовалась девушка. – Я знаю!
* * *
Так Лиза познакомилась с Малин, Мадаленой д'Эсте – племянницей маркиза Ферарры Лионелло д'Эсте. На дворе было начало пятнадцатого века, девушка ехала в имение своей родственницы в окрестностях Роверето, а нападение, скорее всего, организовал неудачливый соискатель руки и наследства сеньориты д'Эсте Гвидо делла Ровере. Тоже, к слову, не рядовой гражданин, находящийся в родстве чуть ли не с миланскими герцогами. Одна беда – Гвидо делла Ровере был немолод, некрасив и беден, как церковная мышь. Именно поэтому он и решил жениться на Мадалене столь экстравагантным, но отнюдь не редким для Италии того времени способом. Украсть и жениться. Чего проще? О последствиях столь оскорбительной для маркиза Ферарры эскапады Уго не думал, предпочитая, вероятно, считать в уме причитающееся ему по браку золото. Тем не менее ничего хорошего его не ожидало. К сожалению, для Малин будущее в этом случае тоже не сулило ничего хорошего. Она могла остаться вдовой нищего негодяя, и следующим ее мужем мог стать какой-нибудь другой старый кретин, поскольку для любого уважающего себя молодого аристократа жениться на вдове не комильфо.
История, которую Лиза рассказала Малин, не отличалась изысканностью, но звучала вполне в духе времени. Женщина-воин – валькирия или что-то в этом роде – из далекого Датского королевства вышла замуж за польского дворянина. Жила в Польше и Московии, сражалась с османами и прочие глупости. Нынче она вдова и путешествует в целях расширения кругозора. Разбойники опоили ее каким-то зельем и хотели то ли надругаться, то ли продать в рабство нехристям-мамелюкам. Очнувшись голая и в цепях, дева-воительница смогла освободиться и, не найдя своего платья и багажа, надела то, что нашлось в разбойничьем логове. Убегая оттуда, она наткнулась на карету Малин и смогла разогнать нападавших, а кого-то даже ранила. Но, увы, ни кучеру, ни слуге милой Мадалены, ни сопровождающему девушку кавалеру она помочь ничем уже не могла.
Впрочем, разговор этот на ломаном-переломаном франкском состоялся несколько позже, когда женщины добрались наконец до виллы Марии дель Бальцо, приходившейся Мадалене троюродной или даже четвероюродной бабушкой. Лизе удалось совладать с лошадьми, и, сидя, как форейтор, на левой передней кобыле, она доставила спасенную ею девушку к месту назначения. Их приезд вызвал много шума. Переполох случился аутентичный. Еще бы! Нападение разбойников на карету юной д'Эсте и ее чудесное спасение, которым Мадалена была обязана храброй и сильной женщине из дальних северных земель. Угомонились лишь под утро, когда слуги привезли на виллу тела убитых. Лизе они были по большей части безразличны, но аборигены реагировали на смертоубийство чрезвычайно остро. То ли войны у них давно не было, то ли женщины из высшего общества с этой темой обычно не пересекались. В любом случае это было не ее дело. Она здесь чужестранка, и этим все сказано.
Лиза помылась, благо служанки довольно расторопно сообразили ей горячую ванну, перекусила чем бог послал, то есть белым хлебом, козьим сыром, медом и фруктами, выпила пару бокалов вина и, наконец, осталась одна в отведенных ей покоях. Не слишком удобная кровать, жесткий валик под головой, жаркое шерстяное покрывало… Сервис не впечатлял, но это было всяко лучше, чем ничего.
Другое дело, что, оставшись одна, Лиза вполне оценила всю подлость ситуации, в которую угодила. Афаэр ее, конечно, спас от неминуемой гибели, и за это ему огромное человеческое спасибо, но в результате она, как пробка из бутылки, вылетела из того мира, к которому успела не просто привыкнуть, прикипеть. Без возврата, и это было то главное, с чем ей теперь предстояло жить. За «стеной» остались Рощин и Надежда, друзья и сослуживцы, враги и любовники с любовницами. И, разумеется, небо, летать в котором оказалось упоительным занятием. «На той стороне» осталась вся ее жизнь со всеми деталями и подробностями. Там осталась ее любовь и в какой-то мере ее собственное «Я», поскольку, как ни крути, адмиралу Елизавете фон дер Браге нет места нигде, кроме того мира и того времени. И ведь это не в первый раз. Такое уже случалось с ней прежде, и Лиза отлично помнила ту ночь в госпитале, когда окончательно поняла, что возврата к прежней Елизавете Берг нет и не будет.
Сжало сердце, да так, что хоть вой на луну. Но глаза остались сухими, хотя, наверное, стоило бы всплакнуть. Выплакать горе и тоску, примириться с судьбой…
* * *
А через полгода они с Мадаленой приехали во Флоренцию. Лоренцо Медичи нашел девушке достойную партию и вызвал дальнюю родственницу к себе. Но Малин теперь без своей спасительницы и шагу не делала. Лиза в ее глазах была настоящей валькирией, хотя итальянка такого слова, разумеется, никогда не слышала. Впрочем, про викингов здесь знали. Как не знать. Датчане да норвежцы здесь, в Италии, в особенности на юге, в Сицилии и Калабрии, такого шухера навели, что их и через четыреста лет помнили и боялись до желудочных колик. А у Лизы, между прочим, не только рост и стать, у нее все тело в шрамах. Малин как увидела их в купальне, так и обомлела. До той минуты к заявлению Лизы, что она, дескать, настоящая дева-воительница, юная итальянка относилась скептически. Однако увидев боевые отметины, прониклась, уверовав в то, что Лиза и в самом деле женщина-рыцарь. То, что в Италии таких нет, ни о чем не говорит. В Милане или во Флоренции, может быть, и нет, а в Дании кто знает? Там, на севере, и не такое, наверное, возможно.
