Это Роджер не исток Нила ищет, а с шестом идет на лодке по Кему в Кембридже.
Непреодолимая проблема (в особенности для Джо) заключалась в том, что EMI не любила использовать чужие студии или приглашенных продюсеров. В конце концов, она же владела студиями на Эбби-роуд. Там хотели, чтобы нашим продюсером стал их человек, Норман Смит, который недавно получил повышение с должности одного из битловских инженеров. Такую сделку нам предложили, и мы на нее пошли – отчасти потому, что контракт был лучше, чем у Polydor, а отчасти потому, что благодаря Битлам EMI стала по-настоящему крупной фирмой грамзаписи. Даже не стояло такого вопроса – идти в EMI или не идти. Наряду с Decca это была крупнейшая в Британии звукозаписывающая компания того периода – Polygram их тогда еще не нагонял. К тому же Питер хорошо ладил с Бичером Стивенсом из EMI и его коллегами. Нам предложили аванс в пять тысяч фунтов стерлингов, серьезную сделку – или, по словам Эндрю, «дерьмовую сделку, но в тысячу раз лучше, чем у Битлов» – и оплату студийных расходов.
На Питера Дженнера была возложена неприятная задача сообщить эти новости Джо Бойду. До сего дня Питер отчасти угрызается за изгнание Джо и за некоторое свое равнодушие. Эндрю говорит: «Проворство, с которым мы с Питером выкинули Джо за борт, было просто постыдным». Однако в те времена нельзя было подписать сделку с компанией и привести туда своего любимого продюсера. Так что теперь мы стали артистами, которые записываются на EMI, – и, в отличие от большинства групп, мы пришли туда с готовой записью на руках.
Вскоре после подписания контракта мы отправились на выступление в «Куинз-холл» в Лидсе – в прошлом это было депо для городских трамваев, а теперь стало концертной площадкой для пяти тысяч ошалелых северных фанатов, пришедших посмотреть на десятичасовое буйство, возглавляемое Cream и Small Faces и описанное в «Дейли экспресс» как «ночь, когда Карнаби-стрит переехала на север».
Мы-то на север продвигались не быстро. Из Лондона мы выехали еще утром, поскольку толком не знали, где находится Лидс. Трасса M1 кончилась в Ковентри (первый отрезок британской автомагистрали открылся лишь в 1959 году), а у нас был только старый и весьма ненадежный «рено» Эндрю Кинга. Когда мы на следующее утро вернулись, я даже не смог добраться до института, чтобы расписаться в журнале посещений. (Кстати, в «Куинз-холле» я решил поэкспериментировать со сценическими именами. Мне показалось, что Ноук Мейсон – довольно забавный вариант, и представился так местной газете, которая должным образом пропечатала это имя под нашей фотографией. Больше я таких шуток себе не позволял.)
После этого конкретного концерта я понял, что больше не могу совмещать обучение в институте и жизнь в группе. Я по-прежнему якобы изучал архитектуру, но фактически, понятное дело, все время проводил на репетициях, на сцене или в дороге. Даже несмотря на то, что Джон Корп делал за меня всю работу в институте, я безнадежно отставал. Увы, дипломы не вручались за одни лишь росписи в журнале посещений. По словам Джона, создавалось впечатление, что архитектурой я никогда особо и не интересовался. Он говорит, я всегда считал, что эту работу лучше оставить архитекторам. Однако выход был найден.
Эндрю Кинг в момент подписания нашего контракта с EMI 1 февраля 1967 года. Рядом с ним – Бичер Стивенс, которому большое спасибо за то, что убедил EMI взять нас под крыло: не всем его коллегам верилось, что у нас есть потенциал.
Мой институтский наставник того года, Джо Майо, которому я навеки благодарен, сказал, что неплохо бы мне взять годичный академический отпуск. Джо заверил меня, что на следующий год, если я захочу, он примет меня обратно. Больше не было сказано ничего, но он, я думаю, понимал, что архитектор из меня получается довольно посредственный. Наверняка он предполагал, что время, потраченное на поиски себя, либо подскажет мне лучшую карьеру, либо хотя бы сделает меня лучшим дизайнером. Ректор был не столь терпим, прислал мне письмо, полное грозных предостережений – мол, вы бросаете учебу, которая открывает вам такие возможности, – и я не решился показать этот документ матушке и отцу. Я ушел из института, рассчитывая в один прекрасный день вернуться, но пока что мне это не удалось.
Письмена на стене я разглядел последним из группы. Роджеру не терпелось бросить работу в фирме «Фицрой Робинсон и партнеры», рождавшей на свет дизайн сейфов для Банка Англии. По-моему, ему пришлось дать подписку о неразглашении и поклясться сохранить в тайне сведения о толщине бетонной стены, необходимой для защиты денег. Хотелось бы думать, что спроектированные Роджером подвалы и теперь защищают наши нечестным путем нажитые богатства. Рик решил посвятить себя музыке давным-давно, а Сид перестал появляться в Камберуэллском институте искусств.
Рекламный снимок Дезо Хоффмана для EMI. Ни микрофонов, ни проводов, зато две пары очков «Оливер Голдсмит», а также шейные платки и рубашки в ассортименте – куплены, вероятно, в «Кенсингтон-маркете», который поставлял наряды восходящим, но пока еще низкобюджетным поп-звездам.
У EMI имелась одна конкретная забота по поводу группы, только что взятой под крыло, и забота эта целиком легла на их пресс-отдел. Они подписали группу с «психоделическим душком», и, хотя мы могли отрицать любую связь с наркотиками, пусть при этом и увиливая, а также уверять, что наши симпатичные огоньки – всего-навсего невинная семейная забава, не приходилось сомневаться, что тому движению, которое запустило нас на орбиту, рот не заткнуть. На самом деле некоторые участники этого движения уже с поистине евангелическим пылом взялись обеспечивать приход всему миру. Это было время, когда популярным кошмаром (или мечтой, в зависимости от вашего взгляда на вещи) была идея о том, как некий ополоумевший хиппи сливает ЛСД в систему водоснабжения.
Мы давали всякие неискренние интервью, отрицая, что вообще в курсе значения слова «психоделический». В стране «Топ Рэнк» явно царило немалое замешательство, поскольку в одном интервью мы посчитали необходимым объяснить, что «кайф» должен быть расслабленным и спонтанным, а не «бесчинством толпы идиотов, швыряющихся бутылками», по словам Роджера. А моя типичная реплика в интервью «Мелоди мейкер» была такова: «Следует быть осторожным, когда затеваешь всю эту психоделическую бодягу. Мы не называем себя психоделической группой и не говорим, что играем психоделическую поп-музыку. Просто так получилось, что люди нас с этим связывают и все время зовут выступать на тусовках и хеппенингах в Лондоне». К этому Роджер добавил: «Мне порой кажется, так вышло, потому что у нас куча аппаратуры и освещения и промоутерам не надо нанимать осветителей».
