Самую первую свою встречу с Дэвидом я теперь уже не вспомню. Раз мне удалось различить его в толпе, собравшейся тогда в ККИ, мы оба явно играли на одних и тех же концертных площадках – в том числе на вечеринке, посвященной дню рождения Либби и ее сестры, – и совершенно точно встречались на каких-то тусовках.
Будучи уроженцем Кембриджа – его первые музыкальные встречи с Сидом происходили как раз во время учебы в Кембриджском техническом колледже, – Дэвид находил массу работы для Jokers Wild как на месте, играя, к примеру, для американских летчиков, которые дожидались Третьей мировой войны, так и во время периодических вылазок в Лондон. Однако Дэвид отваживался и на более дальние вылазки и первую попытку предпринял в августе 1965 года: вместе с Сидом и еще несколькими друзьями Дэвид путешествовал по югу Франции и выступал на улице перед прохожими. После этого он решил вернуться на континент вместе с Jokers Wild, и они примерно на год (включая Лето Любви) там застряли, чуть не переименовавшись в The Flowers
[12]. Группа в конечном итоге распалась, и к тому времени, когда я увидел его на концерте в Королевском колледже искусств, Дэвид вроде как был не у дел и водил фургон дизайнеров Оззи Кларка и Элис Поллок, которые заправляли бутиком «Кворум» в Челси.
Официально мы поговорили с Дэвидом перед Рождеством 1967 года – предложили ему присоединиться к нам пятым членом группы. Сида удалось уговорить, что приход Дэвида – хорошая мысль. Все формальности были соблюдены, мы очень разумно провели общее собрание группы, однако Сид наверняка понимал, что отказаться не может. Дэвид принял наше предложение, и мы пообещали ему гонорар в 30 фунтов в неделю – забыв, правда, сказать, что реальный заработок составлял четверть этой суммы. Стив О’Рурк, который стал теперь нашим основным контактом в агентстве Брайана Моррисона, обеспечил новому участнику группы комнату у себя в доме, к которой прилагался магнитофон Revox и бесплатные бутерброды. Там Дэвид за считаные дни освоил весь наш репертуар.
Гораздо сложнее ему оказалось вписаться в группу. Официально он числился вторым гитаристом и бэк-вокалистом. Однако Сид считал Дэвида чужаком и захватчиком, а остальные – потенциальной заменой Сиду. Впрочем, этого мы тоже предпочли Дэвиду не объяснять – нам было удобнее закрывать глаза на жестокую правду. Очутившись между двух огней, Дэвид как мог старался приспособиться к неловкой ситуации.
Дэвид Гилмор с Jokers Wild – слева направо: Джефф Уиттакер по прозвищу Солнышко, Дэвид, Джонни Гордон, Клайв Уэлем и Тони Сейнти.
Дальше события стали развиваться очень быстро. В начале 1968 года состоялся ряд концертов, когда мы пытались играть впятером. Каково было Сиду, можно только догадываться: вероятно, он был не на шутку растерян и разгневан оттого, что его влияние неуклонно сходит на нет. На сцене он вообще не напрягался и играл на автомате. Вероятно, он саботировал работу, потому что не желал участвовать в этом фарсе. Но чем больше Сид отстранялся, тем яснее мы видели, что принимаем верное решение.
Нагляднее всего поведение Сида иллюстрировала репетиционная сессия в одном школьном зале восточного Лондона, когда Сид пару часов разучивал с нами свою новую песню под названием «Have You Got It Yet?»
[13]. Он постоянно менял аранжировку, и всякий раз, когда мы играли песню, звонкий припев «Нет, нет, нет» недвусмысленно указывал, что все не то… Так Сид напоследок вдохновенно выплескивал свою ярость и разочарование.
Все разрешилось в феврале, в один прекрасный день, когда мы ехали на концерт в Саутгемптон. По дороге к Сиду кто-то в машине спросил: «Ну так что, Сида подхватим?» – и в ответ прозвучало: «Нет, пошел он нахер, ну его». Если вам этот диалог кажется равнодушным до жестокости, вы не ошибаетесь. И наше решение, и мы сами были крайне черствыми. Не желая замечать очевидной тяжести ситуации, я считал, что Сид попросту говнится, – я был так зол, что видел в нем лишь преграду, которая не давала нам здесь и сейчас стать успешной группой.
Если учесть, что мы никогда не репетировали квартетом, в музыкальном плане концерт прошел хорошо. Дэвид взял на себя все вокальные и гитарные партии. Стало очевидно, сколь мал был вклад Сида на концертах в последнее время, хотя все равно поразительно, с какой ясноглазой самоуверенностью мы пошли на эту замену. Что еще важнее, публика не возмущалась и не требовала деньги назад: было ясно, что отсутствие Сида не критично. В следующий раз мы просто опять не потрудились его забрать.
Хотя мы лукаво позабыли поставить менеджмент в известность о переменах в нашем составе и дорожных привычках, Питер и Эндрю (а также, понятное дело, Сид) быстро догадались, что происходит. Дело требовалось уладить. Поскольку на тот момент партнерство делилось на шестерых, у нас с Роджером и Риком даже не было большинства для присвоения названия группы. А если учесть значение Сида как автора песен, его доля весила, пожалуй, побольше наших.
Удивительно, однако, что проблем не возникло. Насколько легко сложилось наше партнерство, настолько же цивилизованно прошел и его демонтаж. Общее собрание (в присутствии Сида) прошло в начале марта у Питера дома. Питер вспоминает: «Мы боролись за то, чтобы сохранить Сида. Я толком не знал Дэвида, хотя слышал, что он талантливый гитарист и очень хороший исполнитель. Гитара Сида ему давалась лучше, чем самому Сиду». Однако в конечном итоге Питер и Эндрю уступили, и после краткого всплеска взаимных обвинений партнерство было расторгнуто. Между прочим, Сид для разрешения всех проблем предлагал ввести в состав двух девушек-саксофонисток.
Одна из немногих фотографий, запечатлевших Pink Floyd как коллектив из пяти человек, хотя сейчас я уже не помню, случайно или нарочно Сид оказался на заднем плане.
Мы согласились на неограниченный срок передать Blackhill права на всю нашу прошлую деятельность. Мы втроем сохраняли за собой название Pink Floyd, а Сид покидал группу. Было вполне очевидно, что творческим ядром коллектива Питер и Эндрю считают Сида – вполне разумно, если учесть нашу историю до той поры. Соответственно, они решили в дальнейшем представлять его, а не нас. «Мы с Питером заслужили потерю „Пинк Флойд“, – говорит Эндрю. – Мы плохо работали, особенно в США. Мы недостаточно агрессивно вели себя с фирмами грамзаписи». Эндрю считает, что никто из нас (кроме Дэвида) не вышел из этой битвы со щитом. И Эндрю отдельно подчеркивает, что решение расстаться стало настоящим шоком для Сида, потому что Сид, в отличие от кое-кого другого, никогда не считал нас своей сопровождающей командой – «он был по-настоящему предан группе».
