По договорился с Ахмедом, что возьмет картинку – которую Ахмед создал в шестнадцать и назвал «За гранью небес», – слегка ее подредактировав: лодочнику дали весло, чтоб ему было чем грести по облачным морям, и лодка превратилась в ялик с Темзы. Спустя три месяца этот образ явился лондонскому Саутбэнку – на транспаранте в восемь ярдов высотой.
Альбом продавался неплохо. Я никогда не любил трубить (или даже барабанить) о наших успехах, но приятно знать, что на «Амазоне» он побил рекорд по количеству предзаказов, а виниловый тираж разлетелся быстрее всех в 2014 году и, похоже, быстрее, чем любая пластинка предшествующих семнадцати лет. Слыша об этом, я вспоминаю другой занятный факт, которым со мной кто-то когда-то поделился: мол, в Великобритании «The Dark Side of the Moon» есть в каждом втором доме; моя теория гласит, что на самом деле в каждом седьмом, просто во многих домах живут люди, у которых дырявая память, и они раз за разом покупают альбом заново.
Презентацию «The Endless River» мы провели в «Порчестер-Холле», где Питер Уинн Уилсон снова сыграл свою роль образца 1960-х и устроил великолепное световое ретрошоу, со слайдами и пузырями. Стремительно надвигался пятидесятилетний юбилей группы – мы все отчетливее превращались в «достояние». В мае 2015 года мы с Роджером сходили в бывший Политехнический институт на Риджент-стрит, ныне Вестминстерский университет, на открытие мемориальной доски, где сообщалось, что в этих стенах познакомились Роджер, Рик и я.
На презентации «The Endless River» в ноябре 2014 года за слайд-шоу снова отвечает Питер Уинн Уилсон.
Мы с Дэвидом уже работали над новым релизом, «The Early Years, 1965–1972», куда вошло больше двадцати четырех часов аудио- и видеозаписей («Это просто трейлер, – сказал я одному канадскому журналисту. – Полную версию я как раз сейчас проживаю»). Выпустив «The Endless River», мы смогли отдать должное вкладу Рика, а этот материал – в основном доселе неопубликованный – напомнил о временах, когда с нами играл Сид.
Мне вечно задают невозможные вопросы, например: «Как бы все повернулось, если бы Сид остался?» А если почитать истории группы (есть одна шикарная, барабанщик написал), создается впечатление, что все запросто смирились: мол, ну да, Сид – злосчастный гений, очередная прискорбная жертва ЛСД, которую трип сбил с пути и повел глухими тропами. Но я все чаще думаю: пожалуй, пора признать, что это мы волокли его по дороге, куда он сворачивать не хотел, – он-то на самом деле хотел быть художником. Некоторое время он поиграл в поп-звезду, но эта роль была ему не слишком по вкусу. Уже к нашим вторым съемкам в «Самых популярных» стало видно, что Сид заскучал. Как сказал тогда Ронни Лэйнг Роджеру, может, Сид вовсе не был безумен – может, безумны были мы.
Зерно истины тут есть. Сид, вероятно, думал: «Как-то это уныло», а нам не верилось, что человек считает – способен считать, – что это уныло.
Я вновь переслушал и пересмотрел наш материал, и больше всего меня поразили импровизации. Музыкальная техника у нас была довольно примитивная, однако удивительно, чего мы умудрялись добиваться с довольно простеньким набором умений и навыков.
Поскольку альбом охватывает времена до и после ухода Сида, я увлеченно наблюдал переход от материала его авторства к песням Роджера и слушал синглы, пытаясь разобраться, отчего большинство из них ни на полшага не продвинулись в топ-10. Как будто слушатели лучше нас понимали, в чем мы сильны и что им нравится в нашей музыке. Примерно когда вышел «Early Years», я посмотрел документальный фильм про The Hollies, и они там рассказывали, что выпустили трек «King Midas in Reverse» и он совершенно провалился – слишком заумный, публика ждала от группы другого.
Опять же визуальный материал, который мы откопали, интересовал меня больше, чем музыка. Многое принадлежало Би-би-си, «Пате» или отдельным американским телеканалам, у которых еще был доступ к записям живых эфиров шестидесятых и семидесятых. Среди клипов, которые мы прошерстили, нашелся фрагмент из «Шоу Дика Кларка», где Сид совсем плывет, как я всю дорогу и помнил; но это напрягает – смотреть, как ты в двадцать два года скачешь козлом в блестящей рубахе и узких штанах и орешь в камеру: почему-то мы всегда орали в камеру, даже если звук был выключен. Может, думали, что, если заорать погромче, на целлулоиде останется след.
Параллельно с этим накоплением раритетов мы с Музеем Виктории и Альберта приступили к работе над выставкой, задуманной в том же ключе, что их экспозиция, посвященная Дэвиду Боуи. Хочешь не хочешь, а вот это – явный признак «достояния». Нам пришлось признать, что мы – предмет интереса не одного поколения, а еще и кучи следующих. Очень странно: в 1967 году мы все понимали, что рок-н-ролл – явление эфемерное, пара-тройка лет, а то и меньше – и мы снова разойдемся по архитектурным бюро зарабатывать на жизнь. Даже Ринго в послебитловские времена планировал открыть сеть парикмахерских салонов.
Музей Виктории и Альберта проявил инициативу сам. Кто-то из их кураторов был знаком с По, переговоры уже начались, и тут я чуть не зарубил весь проект на корню. За считаные дни до ключевых переговоров, где предстояло окончательно решить, будет выставка или нет, я прослышал, что директор музея Мартин Рот считает, будто я вообще против.
С Мартином я столкнулся на трассе Гудвуд, и мы, видимо, друг друга недопоняли. Выставка Дэвида Боуи прошла с успехом, и когда Мартин заговорил о новом проекте, мысль о том, что следующими станем мы, огорошила меня, и я сказал что-то типа: «Беда в том, что мы никак не можем…», имея в виду, что нашему архиву или костюмам до Дэвида Боуи очень далеко, а все, что у нас есть, не систематизировано и к экспозиции не готово.
Видимо, с колебаниями и негативом я несколько пережал, и Мартин трактовал это как «ну уж нетушки». Вряд ли это помешало бы выставке, но подпортило бы ее наверняка. По счастью, узнав, как обстоят дела, я написал Мартину, что мы с удовольствием.
То была не первая выставка Pink Floyd. В 2003 году мы уже одну проводили – называлась «Pink Floyd: Interstellar», проходила в Музыкограде на северо-востоке Парижа, в комплексе парка Ла-Виллет на бульваре Периферик. Экспозицией заведовал Сторм Торгерсон, и на этой выставке собрались кое-какие наши надувные друзья (свиньи, пирамиды и Отец с тура «Animals»), Farfisa Рика, пара моих барабанных установок, в том числе Ludwig, расписанный под Хокусая, «Азимут-координатор» и всякая всячина.
