Глава 28, в которой Сергею представляется возможность в очередной раз убедиться, что гуманизм и благочестие – совершенно разные понятия
Образ, возникающий у христианина при словах «благочестивый», «богобоязненный», никак не вязался с тем, к кому привели Сергея и Машега. У булхацы Песаха был типичный взгляд человека, видевшего в других либо ресурс, либо препятствие. Впрочем, Сергей видел взгляды и похуже.
Зато родич Машега оказался моложе, чем ожидал Сергей. Где-то на середине третьего десятка. Отличный возраст для перспективного средневекового воеводы.
– Бар Захариах! Зачем ты здесь?
Всем своим видом булхацы демонстрирует: Машег не более чем букашка на дороге у него, командующего полной тысячей элитного войска и несколькими тысячами убийц рангом поменьше.
Да, в родовой «табели о рангах» сын Захариаха, может, и повыше, но он, Песах – любимец хакана и Бога. Впрочем, если паренёк хочет его о чём-то попросить, булхаци, быть может, и снизойдёт.
Или нет.
– Я пришёл с миром.
Хороший ответ. В меру загадочный.
– Говори, – разрешил Песах.
– Он скажет, – Машег кивнул на Сергея.
Так они договорились, когда обсуждали будущий разговор. Вернее, так предложил Сергей, вспомнив, как встретили Машега хузары.
А встретили их неласково. Поначалу. В стиле оружие наземь, руки за голову, стоять-бояться.
Однако, как только Машег назвался, ситуация коренным образом изменилась.
Так, вероятно, отреагировали бы пэпээсники, узнав, что задержанный ими паренёк – сын замначальника УВД области.
Вокруг друзей тотчас сформировался почётный эскорт, который и сопроводил их через немаленький лагерь прямо к самому большому шатру.
Правда, внутрь их пустили не сразу. Начальник охраны «большого военачальника», очень серьёзного вида воин, не знал Машега лично и сначала решил удостовериться: не самозванец ли перед ними?
Для «удостоверения личности» послали за тем, кто знал. За очередным Машеговым родичем.
А по совместительству – сотником и одним из приближённых булхацы. Звали родича Илан, сын Пахьи. Типичный белый хузарин, чья спесь могла сравниться только с его воинской доблестью. Машега он признал сразу, хотя последний раз четвероюродные братья виделись, когда Машегу было семь, а Илану пятнадцать. Они даже обнялись по-родственному.
А вот на Сергея бар Пахья глянул – как на прилипшее к новому сапогу дерьмо.
Сергей ответил ему ухмылкой, которую перенял у Машега.
Вроде получилось, потому что сотник задрал редкую бородёнку и отвернулся.
Родичи быстренько обменялись дежурными новостями. Машег, в частности, сообщил, что служит сейчас хакану русов и будет служить, пока не отдаст долг жизни. Вот ему, благородному Вартиславу. И кивок в сторону Сергея.
Сотник удостоил Сергея ещё одного взгляда. Более дружелюбного. Во-первых, Машег обозначил Сергея таким же аристократом, а во-вторых, долг жизни – это серьёзно. Это всего рода касается. Особенно если речь идёт о сыночке его главы. Так что Илан Пахьевич даже соизволил представиться.
Сергей ответил по-хузарски, мол, рад знакомству и всё прочее. По всем правилам столично-хузарского этикета. Чем тоже удивил.
Засим сотник отправился внутрь шатра. Договариваться об аудиенции.
Сергея заинтересовал сам шатёр. Ткань вроде китайская, а вот роспись на ней, похоже, на фарси. И орнамент незнакомый.
Минуток через пять Илан вылез и сообщил, что булхацы примет племянника.
Машег тут же нырнул за полог. Сергей – за ним. Страж попытался его перехватить, потому что сказано было только о племяннике, но Сергей увернулся и проник в шатёр вместе с другом.
Выволакивать его силой не стали. Видимо, сочли, что для командующего Песаха мелкий язычник не представляет опасности.
Собственно, так оно и было. Кроме булхацы в шатре присутствовали ещё трое хузар не самого низкого ранга и, надо полагать, неслабой боевой подготовки. Ну, и Илан Пахьевич тоже следом вошёл.
В прошлой жизни Сергей перевидал немало походных жилищ. Иные запросто вмещали по сотне человек, а комфортом не уступали дворцовым покоям. Видел Сергей даже шатры с «кондиционерами», в роли которых выступали ящики с битым льдом.
Этот был – среднего уровня. Пониже царского, повыше ханского. Ковры, подушки, вентиляция посредством приподнятых снизу стенок и прикрытого от дождя и солнца отверстия на верхушке, к которой сходились опорные шесты…
Запах только подкачал. Мышками пованивало.
Впрочем, запах никого из присутствующих не смущал. Народ кушал и угощался винишком, которое разливал бритоголовый раб с типично ромейским профилем.
– Он скажет! – заявил Машег, указывая на Сергея.
Тот спокойно выдержал немигающий взгляд булхаци, а потом заявил без малейшего смущения:
– Мы проделали немалый путь, великий господин тысяч судеб. Могу ли я попросить немного вина, чтобы слова мои звучали яснее?
Удивил.
Булхаци даже не рассердился. Задумался. Курносая физиономия словенского мальчишки мало вязалась с его вполне приличным хузарским, а главное – с типично придворными оборотами речи.
Наконец благосклонный кивок – и Сергею поднесли вина, красного и очень терпкого.
Сергей пригубил, причмокнул и улыбнулся:
– Самандарское. Давно не пробовал.
Чистую правду сказал, надо отметить.
– Говори, – уронил булхаци, привкусом металла в голосе показав: не стоит больше испытывать его терпение.
– Я – голос правителя Самкерца хана Рёреха, – сообщил Сергей.
Выждал.
Физиономии присутствующих хузар выразили всё, что они думают по поводу «правления» русов в Самкерце.
А вот выражение лица Песаха никак не изменилось. Он ждал продолжения. Впрочем, Сергей ничуть не сомневался: ляпни он что-нибудь неподобающее, булхаци мигнёт – и Сергей останется без головы.
– Большой хакан русов Олег поставил хана Рёреха править Самкерцем, не желая уязвить большого хакана всех хузар возлюбленного Богом Беньяху. Он желал лишь уберечь город от притязаний Булана, недостойного родича богоизбранного Беньяху, что возжелал сам стать хаканом хузар в союзе с коварными романами.
Один из приближённых Песаха поперхнулся самандарским. Судя по всему, эта версия захвата Самкерца не вписывалась в его картину мира.
Сергей умолк, ожидая, пока хузарин прокашляется, и продолжил:
– Хакан Олег, узнав о замыслах Булана, попытался образумить того. Но Булан так сильно ненавидел своего брата, богоизбранного Беньяху, что не внял доводам разума и попытался убить моего хакана, которого прежде называл гостем и склонял присоединиться к его союзу с романами.
