– Мой не спросит, – Прорвич улыбнулся ещё ласковее. – Как думаешь, кто вас сюда привёл?
Сергей промолчал.
– Так тебе скажу, парень: такого подарка они нам никогда не делали. Верно, Мелкий?
– Ага.
Сын даже глаз не поднял, раскладывал серебрушки по кучкам: дирхемы к дирхемам, милиарисии к милиарисиям…
Сергей посмотрел на Машега.
Друг спал. Безмятежно. Даже похрапывал. Вспомнилось не к месту, как их пытались опоить в херсонском борделе. И как Машег так же безмятежно дрых в трюме судна, увозящего их в рабство.
И там, и здесь закон был нарушен. Причём именно тогда, когда Сергей подобного не ожидал и недопустимо расслабился. Словно жизнь старательно повторяла один и тот же урок.
– Вы такие милые мальчишки. Жаль, что придётся вас за Кромку отправить, – Прорвич лицемерно вздохнул.
– Так не отправляй, – предложил Сергей.
– Нельзя, – развёл руками Прорвич. – Так-то я б тебя, может, и оставил, тем более, сиротке моей ты глянулся. Но ведь сбечь можешь. Вы – люди княжьи, опасные. Сбежишь, да и вернёшься за обиду спросить.
– Хочешь, клятву дам, что не спрошу?
Прорвич поглядел на Сергея пристально, потом потряс корявым пальцем:
– Хитёр! Да я обман чую. Не проведёшь.
– Полезное свойство. Было бы у меня, не стал бы старосту слушать и бересту тебе отдавать.
Прорвич по-женски тоненько засмеялся.
– Молод, не глуп, прямая тебе дорога была – в князья. Была да кончилась. Не стать тебе князем.
– Вот тут ты немного ошибся, – сказал Сергей, переходя в сидячее положение с упором на подпирающий крышу столб. – Князем я уже был. И снова стану. Но ты не увидишь. Не разглядишь из-за Кромки.
Прорвич присел рядом, на корточки. Смотрел молча. Жаль, лица его толком не разглядеть. Темновато.
– Что глазки пучишь, невместник? Чуйка подводит?
– Может, и подводит, а может, жду. Вдруг скажешь… интересное? – Страха в голосе Прорвича не было. А вот сомнение присутствовало.
– А смысл? – Сергей покрутил головой, шея затекла. – Ты ж, дурень, меня за Кромку вернуть хочешь.
– Вернуть? – Прорвич поднялся, взял со стола глиняную плошку с жиром, поправил пальцем фитилёк, поставил на пол, вновь присев на корточки.
Коптящий язычок пламени оказался между ними.
Глаза у мужика – как два буравчика. Так и сверлят. Давай, смотри. Может, что и впрямь разглядишь? Зря, что ли, за огоньком сбегал да им от сглаза и прикрылся? Осторожничает. Вон как обереги тискает.
Что бы Прорвич ни углядел в тенях, терять Сергею в любом случае нечего. А вот если удастся этого писклявого гада как следует напугать… Станут возможны варианты.
– Почему – вернуть?
– Правильно понимаешь, – похвалил Сергей. – Вернуть. За Кромку. А обратно в Явь я уж сам как-нибудь.
Никаких угроз. Только улыбка многообещающая.
– Не похож ты на того, кто по тропам ходит, – без особой уверенности проговорил Прорвич. – Там без бережения никак.
– Это тебе никак, – Сергей ухмыльнулся ещё шире. – А мне – не надо. Я сам себе оберег.
Прорвич задумался. Поглядел на дрыхнущего Машега. Потом – на Сергея. И снова на Машега.
И принял решение:
– Сам себе оберег, говоришь, мальчик? Ну, это мы скоро проверим.
Встал и вышел из избы.
Не удалось запугать ублюдка. Но попробовать стоило.
К Сергею присела синеглазая. Поглядела на него грустно, погладила по голове, вздохнула.
– Нельзя нас убивать, – проникновенно сообщил ей Сергей. – Беда всем будет. И нам, и вам. Зря не слушает меня батя твой.
– Уйди от него, Марва! – прикрикнул на сестру Мелкий. – Этот не наш уже. Обещан. И второй тоже.
И тут снаружи зазвучали голоса. Никак, ещё гости?
Это вселяло некоторую надежду.
И зря. На сей раз гости оказались – жданные. Вернее, не гости, а гость.
Сомик пожаловал, волоцкий староста.
– Ты б с ними не тянул, Прорвич. Неспокойно мне.
– И с чего ж тебе беспокойно, Сомик?
До чего ж всё-таки противный у хозяина голос. Как у бабы раздражённой.
– Великий господин гневается. Эти его оскорбили. Нассали в доме его. Тебе-то что, ты его любимчик, а нам беды ждать.
– Вам страх только на пользу! – Прорвич хихикнул. – Да ты не потей. Кабы они Длань испоганили, тогда да, обида. Но ты виноват. Как заповедное хранишь, если в него всякие пришлецы запросто попадают?
– Так это случайно вышло.
– Случайно и оса не укусит.
– Великий господин…
– Рот закрой! – зло прикрикнул Прорвич. – И помягче: – За окно глянь, братец. Что видишь?
– Темно там.
– То-то! Его время. Накликать хочешь?
Старосту пробрало. Такого шептуна пустил, что даже до их закутка достало.
Сергей лежал в углу и помалкивал. Слушал. Пытался понять, что происходит и как с этим бороться. Вариантов не подворачивалось. Связали их качественно. Хорошо – ножика Изборова опять не нашли. В который раз его не замечают. То ли потому, что ножик – ведунский, то ли потому, что здесь их не так носят. На поясе, в сапоге, в рукаве, на шее, за пазухой – да, а чтоб в чехле, прикреплённом к голени… До такого не додумались.
Присутствие ножа – греет. Но толку от него пока нет. Сергею до него не дотянуться. Возможно, получится у Машега, когда тот наконец очухается. Да и то если пригляда за пленниками не будет.
Сейчас пригляд был. И Мелкий бдил. И Марва то и дело косила синим глазком. Эта, правда, – с состраданием. Но кто знает, как себя поведёт, если пленники верёвки резать начнут. Пленники-то – особые. Воины. То есть сначала – верёвки, а потом – людей.
Сергей начал бы со старосты. Из-за этой гадины всё и вышло. Правильно сказал Прорвич. Если тебе поручили что-то в тайне сохранять, так и сохраняй, червь трупный. Делал бы, что положено, Машег бы в их сокрытое святилище не провалился бы.
Так-то на местных богов Сергею поровну. Была б у них настоящая сила, то варяги бы здешними землями не правили. А Сергей нынче – Перунов. Ужели Молниерукий не защитит от младших коллег?
Вспомнилось, впрочем, христианское. Что не от оберегов зависит защита, а от веры. С верой же в Перуна у Сергея дела обстояли непонятно. Кричать со всеми «славу» да на игрищах биться – тут он горазд. А вот в обычных делах, например, когда его, вполне возможно, намерены в жертву какому-то постороннему божку принести, – тут неясно. С Христом понятнее было. А с Перуном… Он, похоже, не любит неудачников. Станет ли защищать того, кто сам себя защитить не может?
