Карлайл был когда–то фортом на римском рубеже и замыкал вал Адриана, остатки которого все ещё возвышались над пустошами Ньюкасла и далее вдоль береговой линии. Теперь это была английская крепость с высокими крепостными стенами, башнями, рвами и большим запасом провизии, рассчитанным на длительную осаду.
7 сентября французы и шотландцы напали на город, подняв лестницы для штурма крепостных стен. Собрали в кулак всю свою военную мощь, явно собираясь либо разнести город по кирпичику, либо взять его штурмом. Но яростная атака провалилась. Столкнувшись с непреодолимой преградой, которую нельзя просто так разграбить и уничтожить, и опасаясь нападения в глубине вражеской территории, захватчики решили прекратить бесполезную осаду.
Когда французы уже возвращались обратно на север, замешкавшись из–за тяжести награбленной добычи, разразилась катастрофа. Сэр Генри Перси, сын и наследник графа Нортумберленда, внезапно атаковал их с тыла. Молодой Перси, получивший прозвище Хотспур (Сорвиголова) за стремительность и свирепость в конных поединках, напал на захватчиков ночью, «многих из них убив и обратив в бегство», а также взял в плен «двадцать шесть влиятельных персон».
Жану де Карружу и Роберу Тибувилю посчастливилось избежать участи быть убитыми или захваченными в плен. Так повезло далеко не всем их товарищам. Проведённый адмиралом месяцем позже, 28 октября, армейский смотр показывает, что Жан потерял пятерых из десяти товарищей. Некоторые из них, вероятно, были убиты в предыдущих сражениях или умерли от болезней. Но кто–то, возможно, пал во время яростной ночной атаки Хотспура на отступающую французскую армию. Собственно, этой битвой кампания и завершилась.
Череда жестоких схваток подошла к концу, армии покинули театр боевых действий, и адмирал Вьен решил перезимовать с потрёпанной армией в Эдинбурге. Жанн де Карруж не был дома уже больше полугода, и, скорее всего, ему и его поредевшему в битвах отряду предстояло остаться в Шотландии минимум до следующей весны.
Но шотландцы (впрочем, как и всегда) не были рады таким гостям. «Адмирал и его бароны, рыцари и сквайры терпели лишения, потому что денег им хватало, только чтобы не околеть с голода. Запасы вина, пива, ячменя, хлеба и овса были довольно скудными, их лошади дохли с голода либо падали от истощения».
Адмирал ещё более усугубил ситуацию, завязав интрижку с шотландской принцессой. И в его адрес стали поступать откровенные угрозы. Многие знатные дворяне начали отказываться от такой зимовки, опасаясь встретить здесь свою смерть, если не от голода, то от рук приютивших их шотландцев. Адмирал нехотя дал разрешение всем желающим отбыть домой.
Ввязавшись в войну с англичанами, французы покидали страну, кипя от гнева на шотландцев. «Они возвращались во Францию через Фландрию и прочими окольными путями, оголодавшие, без оружия и лошадей, кляня Шотландию и тот день, когда их нога ступила на эту проклятую землю».
Вернувшиеся во Францию рыцари со своей свитой «были столь бедны, что не могли позволить себе приличную лошадь», случалось, некоторые «отнимали лошадей у работавших в полях крестьян и возвращались домой не на боевых конях, а на спинах кляч, пригодных разве что тащить за собой плуг или гужевую повозку».
Жан де Карруж вернулся в Нормандию в конце 1385 года, его казна и здоровье находились в плачевном состоянии. Собираясь в этот поход, он рассчитывал щедро компенсировать затраты награбленным золотом, серебром, лошадьми и прочими ценностями. Но с таким же успехом он мог бы выбросить деньги в какое–нибудь шотландское болото. Как и многие его соотечественники, он привёз из похода лишь хроническую лихорадку, которая периодически валила его с ног, заставляя трястись, истекая холодным потом.
Подорвав здоровье, потеряв уйму денег и пятерых товарищей по оружию за полгода бесполезной кампании, Жан де Карруж вернулся с единственной стоящей наградой — рыцарским званием. На армейском смотре поредевшей французской армии после её возвращении в Шотландию в конце октября его описывают, как «сира Жана де Карружа, рыцаря», с указанием, что он заслужил это звание, отличившись в кампании летом или осенью того года.
Жану де Карружу было около пятидесяти, и до сих пор при дворе графа Пьера ему не посчастливилось удостоиться рыцарского звания. Отныне новый статус давал ему право именоваться «шевалье», и он несомненно будет настаивать, чтобы именно так его и называли, когда вернётся ко двору в Аржантане. Звание также удваивало его жалованье, до одного ливра в день, хотя он всё ещё не получил сумму, причитающуюся ему за участие в кампании, так сильно были просрочены выплаты.
Высадившись в Слёйсе, либо в Арфлёре или в любом другом из французских портов, он поспешил в Фонтейн–Ле–Сорель, где семь месяцев назад оставил Маргариту на попечении её отца. Его сопровождал двоюродный брат Маргариты Робер, который вместе с ним стоически переносил жестокие битвы, болезни и тяготы морских путешествий.
К моменту их приезда был уже канун Рождества, и Маргарита, вероятно, рассчитывала провести ещё несколько недель в отцовском замке в обществе только что вернувшихся мужа и кузена. Оба были изрядно вымотаны походом, да и дороги зимой были малопригодны для поездок.
Но новоиспечённый рыцарь решил не задерживаться, оставшись лишь на короткое время. Через несколько дней он снова отбыл, прихватив с собой Маргариту, чтобы навестить свою матушку, которая не видела сына уже много месяцев с момента его отъезда в Шотландию.
Вдовствующая Николь де Карруж жила в Капомесниле, фамильном поместье, находящемся в Кальвадосе, примерно в тридцати пяти милях от Фонтейн–Ле–Сорель. Николь поселилась в Капомесниле после смерти мужа ещё три года назад, когда граф Пьер лишил её сына звания капитана Беллема. По непонятной причине вдова не переехала жить в замок де Карруж вместе с сыном и его супругой. Вероятно, просто не хотела делить этот замок с новой невесткой. А может, Жана и Маргариту и самих устраивало такое положение вещей.
Покинув Фонтейн–Ле–Сорель, супруги двинулись по старому римскому тракту на запад, в сторону Лизьё. Зимой, когда дороги раскисали от грязи вперемежку со льдом и снегом, путешествие, вероятно, занимало не менее двух дней, с ночевками в попутных городах и замках друзей. Такая дорога замедлила бы и одинокого всадника на резвом скакуне. А зима 1385–1386 года была, согласно одной французской хронике, «необычайно злой и суровой». Маргарита ехала верхом, в дамском седле, а возможно, и с бо́льшим комфортом, устроившись в закрытом экипаже. Её сопровождали две–три служанки и несколько крепких мужчин–слуг, ответственных за багаж.
Рыцарь возглавлял процессию, держа руку на рукоятке меча, его люди были вооружены попроще, ножами и дубинами, чтобы отпугнуть жаждущих наживы разбойников. Не стоило также сбрасывать со счетов и рутьеров — вольные отряды или банды наёмников, которые в промежутках между сражениями Столетней войны были не прочь поживиться за счёт здешних земель и рыскали по стране в поисках наживы, представляя опасность даже для путешествующих по наезженным трактам. Обремененная багажом, опасаясь засады за каждым кустом, супружеская чета медленно продвигалась по заснеженной Нормандии.
