Пока лошади взрывали копытами песок, вытанцовывая круги, мужчины бились «лицом к лицу, нос к носу», методично нанося друг другу удары, лишь лезвия топоров сверкали над головами. Они уже несколько раз сцепились топорами, совершая сложные рыцарские па. Каждый пытался «поколебать соперника, заставить потерять равновесие и вышибить его из седла, сцепившись топорами и сделав резкий рывок».
Несколько раз они расходились, то отстраняясь, то вновь бросаясь в атаку, словно собирались изрубить друг друга на куски. Обмениваясь яростными ударами, противники понукали взмыленных коней, которые сблизились столь плотно, что соперники периодически с лязгом пинали друг друга железными башмаками в стременах, когда пытались управлять лошадьми.
Порой им приходилось биться одной рукой, держа в свободной щит, чтобы отражать удары. Но тогда атаки получались недостаточно сильными, поэтому щитами они пользовались крайне редко, предпочитая держать топор двумя руками, используя его не только для нападения, но и для защиты. Стальные клинки звенели, отражая удары, в такт им вторил глухой стук деревянных рукоятей.
Битва на топорах затянулась, но не один из дуэлянтов так и не получил очевидного преимущества, оба лишь изрядно вымотались. «Несколько раз они расходились, чтобы отдышаться, и вновь возобновляли тщетные атаки».
Наконец, Жак Ле Гри направил жеребца в сторону, словно желая разъехаться, но тут же резко развернулся и бросился прямо на ошеломлённого обманным манёвром рыцаря. Карруж успел подставить щит, отражая удар. Ле Гри, сжимая топор в обеих руках, что есть силы обрушил его на щит противника. Удар топора пришёлся под углом, и клинок, скользнув по щиту, с силой опустился на шею коня, точно в зазор между защитными металлическими пластинами, свисавшими с шанфрена вдоль конской гривы.
Клинок перебил конский хребет, и бедное животное, пронзительно заржав, пошатнулось под Карружем. Ноги коня подломились, и он рухнул на песок, заливая его потоками алой крови из ноздрей и рассечённой шеи. Впрочем, рыцарь не потерял самообладания и спрыгнул с поверженного жеребца, по–прежнему сжимая топор в руках.
Ле Гри тут же развернул коня и вновь бросился в атаку на пешего рыцаря, угрожающе занеся над головой топор. Атакуя Карружа, он развернул топор тяжёлым шипастым молотом вперёд. Острый металлический клюв запросто мог пробить шлем жертвы, попутно размозжив голову, особенно, если удар наносил всадник, атакуя пешего противника.
Карруж видел несущегося на него Ле Гри с занесённым топором, слышал за спиной предсмертные хрипы своего коня и поспешно отскочил от его дергающихся в агонии копыт, держа наготове полэкс. Когда Ле Гри замахнулся для удара, держа топор обеими руками, Карруж внезапно отпрыгнул в сторону, вынудив противника потерять равновесие и развернуться в седле, преследуя движущаяся жертву, и тем самым ушёл из–под удара.
Когда конь Ле Гри проносился мимо, Карруж нанёс удар и вонзил топор в брюхо жеребца, сразу под подпругой. Топор рассёк конскую плоть, уйдя туда по самую рукоять, острый клинок с шипом сработал как гарпун, оружие, запутавшись в лошадиных кишках, выскользнуло из рук рыцаря, оставшись в брюхе с грохотом проносящегося коня. Конь с ужасающим ржанием повалился на землю, споткнувшись о тело умирающей лошади Карружа. Ле Гри на мгновение растерялся, он всё ещё находился в седле с топором в руках, опасно восседая на трупах двух агонизирующих коней.
ПЕШИЙ БОЙ НА МЕЧАХ
Два воина бьются на мечах, а распорядители и зрители наблюдают за происходящим из–за ограды. МС. фр.2258, том 22ч. Французская национальная библиотека.
Лишившись топора, Карруж достал из ножен меч. Это был короткий одноручный клинок (иначе — эсток), который он носил на перевязи. Длинный двуручный меч по–прежнему лежал в ножнах, погребённый под конской тушей.
Ле Гри отбросил топор и поспешно выпрыгнул из седла, не дожидаясь, пока агонизирующий конь прибьёт его копытом. На бегу он выхватил собственный эсток и развернулся лицом к Карружу, глядя на него через преграду из окровавленной конской плоти.
Оба изрядно запыхались и остановились на минуту перевести дыхание. На трибунах царила гробовая тишина, зрители словно онемели от страха и восхищения. Маргарита, напрягшись всем телом, наклонилась вперёд и судорожно вцепилась в деревянные перила помоста, в её бледном лице не было ни кровинки.
Карруж сделал первый шаг, обходя павших лошадей, чтобы встретить противника во всеоружии. Ле Гри явно колебался, словно прикидывая, успеет ли он дотянуться до топора или выдернуть один из двух двуручных мечей из–под горы мёртвой плоти. Помимо эстоков, каждый дуэлянт носил на поясе ещё и по кинжалу.
Стоило Карружу приблизиться, как Ле Гри отступил на несколько шагов к королевской трибуне и словно врос в гладкий белый песок, поджидая противника с обнажённым мечом.
Изнурённые продолжительным поединком на топорах, выбитые из седла дуэлянты теперь всем телом ощущали тяжесть своих доспехов, весящих почти тридцать килограммов. Держа в руках меч и щит, они должны быть готовы в любой момент сделать выпад или уклониться от внезапной атаки, а то и резко развернуться, парируя вражеский удар. Несмотря на зимнюю стужу, им было жарко, пот тёк градом по разгорячённым телам под доспехами. Шансы прервать поединок, чтобы передохнуть, сделать глоток вина, смахнуть пот с лица за стальным забралом, стремительно таяли.
Стоя напротив королевской трибуны, они осторожно ходили по кругу с занесёнными мечами, развернувшись друг к другу лицом, ожидая, когда противник совершит ошибку. Внезапно они сошлись, «столкнулись в яростной и беспощадной атаке». Вначале медленно, но постепенно ускоряясь, они размахивали мечами, то парируя, то нанося удары «с яростью и отвагой».
Отточенные стальные клинки со свистом рассекали воздух, звонко ударяясь о броню доспехов, и глухо вонзались в деревянные щиты, наполняя воздух громким эхом, резонирующим от монастырских стен. Бледное зимнее солнце не порождало тени, но его слепящие блики, отражаясь от сверкающих стальных клинков и полированных доспехов, значительно затрудняли наблюдение за стремительным действом сквозь щели в толстом деревянном заборе.
Вскоре зрители уже мало что могли различить в этом вихре пыли и песка, поднятом тяжёлыми железными сабатонами дуэлянтов. Зрителей обуял священный трепет перед происходящим, и хотя некоторые были лично заинтересованы в исходе поединка, все без исключения с замиранием сердца ждали развязки.
Жан де Карруж теперь сражался пешим и ощущал не только тяжесть доспехов, но и внезапную слабость из–за сразившего его в тот день очередного приступа лихорадки. То ли лихорадка повлияла на скорость реакции, то ли его на мгновение ослепил солнечный блик, отразившийся от клинка противника. А может, Жан украдкой бросил взгляд на Маргариту, и Ле Гри использовал это мгновение, застав его врасплох.
Но что бы то ни было, когда два запыхавшихся дуэлянта кружились по полю «атакуя, рубя и сокрушая», Ле Гри пробил оборону противника и, сделав резкий выпад, ранил рыцаря в бедро. Резкая боль пронзила бедро Жана, когда меч сквайра вонзился в его плоть. Кровь хлынула из раны и липкой струйкой потекла по ноге.
