Последние слова Илайлин не произнесла — прокричала. Глаза ее болезненно блестели. Губы кривились и подергивались в нервной судороге, обнажая зубы.
— Ненавижу тебя! — зло выплюнула она, словно озвучивала давно вынесенный мне приговор. — Знаешь, что я сделаю первым делом, как только завладею твоим разумом? Заставлю убить этого мерзкого фамильяра. Собственными руками разорвать его на части. И буду с удовольствием наблюдать.
Она шагнула вперед, улыбаясь, как пьяная. Переступила разделяющий нас полог, взмахнула рукой, и… на меня обрушилась многотонная каменная плита — по крайней мере, так показалось.
Из груди разом выбили весь воздух, легкие спеклись в раскаленный, обуглившийся ком, из глаз хлынули слезы, мешая видеть происходящее.
— Не упрямьс-с-ся. Подчинис-с-сь. И вс-с-се пройдет. Наступит покой, — настойчиво зашептал кто-то на грани сознания.
— Нет.
Я тряхнула головой, попробовала выпрямиться, в очередной раз позвать. Торэта, фамильяров…. Хоть кого-нибудь. Но сознание мутилось и ничего не получалось — не удавалось сконцентрироваться. Друзья не слышали. А сила, что пробудилась в прошлый раз, на галерее, и спасла меня, так и не откликнулась.
Эльфийка ударила еще раз, и я бы, наверное, упала, если бы меня не сдерживал силовой капкан.
— Покорис-с-сь, — острой иглой впивалось в мозг.
— Борись девочка… Сломай печать… Выпусти нас… Поможем… Спасешься, — тревожным эхом прошелестело издалека. Из самых глубин подсознания.
Не знаю, что это было, может, просто слуховая галлюцинация, но я ухватилась за нее, как за единственную надежду, и боролась… Сопротивлялась. Пыталась пробиться к голосам, что звали к себе, подбадривали, просили не сдаваться.
Илайлин продолжала посылать в меня волны ментальной магии, одну за другой. А потом в ее руке материализовалась огненная плеть, и она резко хлестнула ею Мартина. Гибкий пламенный кнут рассек пространство в нескольких сантиметрах от беззащитного зверя. Нет, эльфийка не промахнулась — просто издевалась надо мной.
Вот она победно улыбнулась, глядя прямо на меня, отвела руку для очередного взмаха, и я поняла: на этот раз удар будет точным.
Это стало последней каплей.
Она не смеет мучить Марра. Не смеет!
Я закричала, надсаживая горло, вкладывая в хриплый вопль весь свой гнев, все отчаяние. На шее, стремительно нагреваясь, завибрировал медальон, и голова будто взорвалась, выворачивая меня нестерпимой болью.
— Наконец-то, — облегченно выдохнул кто-то. И мир заволокло пурпурным туманом.
Пурпур был всюду. Он пропитал воздух и снег, окрасил в новый цвет мантию, огнем заплясал на руках, сжигая до тла и охранный купол, и капкан, что сдерживал меня, и путы Марра.
Ошеломленная Илайлин, выронившая плеть.
Огромный кот с багровыми глазами. Его прыжок, отчетливо-протяжное:
— Гау-ди-на…
И истошный визг эльфийки, когда кот начал драть увеличившимися когтями ее лицо.
Бегущие к нам люди и нелюди.
И мои ноги, почему-то не достающие до земли. Словно я не стояла, а парила над нею.
Вот последнее, что мне запомнилось. Потом свет померк, и я провалилась в спасительную темноту.
***
Я спала. Бесконечный сон, больше похожий на череду зыбких, призрачных видений, никак не хотел выпускать из своих объятий. Впрочем, я особо и не старалась проснуться — очень уж интересно было то, что мне показывали. Необычно, красочно, завораживающе. Хоть билеты для желающих приобщиться продавай.
Женщины, зрелые, молодые, совсем юные, улыбались, кивали мне, приветствуя, как старую знакомую — нет, как близкую родственницу, встречи с которой давно ждали. Представлялись, называли свои имена и говорили… говорили… Торопясь объясниться, поделиться самым сокровенным, словно боялись не успеть или упустить что-то важное.
Очень часто рядом с женщинами я видела кошек — огромных, грациозных, молчаливо опасных, бдительными стражами сопровождавших своих хозяек.
Ведьмы… Я чувствовала, совершенно точно знала, что это они. Вернее, тени, что остались от них, чудом сохранившиеся слепки души и силы. Я впитывала их коллективные воспоминания, которые волнами обрушивались на меня со всех сторон, жила их жизнями — давно забытыми, ушедшими.
А потом все они вдруг исчезли, замолчали, уступив место знакомой мне черноволосой ведьме и ее истории.
Я наблюдала, как девушка росла, училась, набиралась знаний и опыта. Как возглавила ковен, став самой молодой в истории Валгоса Верховной. И как влюбилась тоже видела.
Эльф с платиновыми волосами и удивительными синими глазами, которые наполнялись счастьем и начинали сиять, когда он смотрел на ведьму — им сложно было не увлечься. Эти двое почти не расставались. Вместе путешествовали, сообща решали какие-то проблемы и открывали порталы в новые миры. Делили радости и горести. Строили планы на будущее. Они так доверяли друг другу, что в конце концов решили создать парные медальоны — зеркальные артефакты единой силы, — чтобы свободно обмениваться энергией.
Наверное, это было самое счастливое время в жизни Верховной.
Но внезапно рядом с эльфом стала появляться золотоволосая соплеменница. Их все чаще и чаще видели вместе, и вскоре Валгос облетела новость о грядущей помолвке. Два крупнейших клана перворожденных, лунные и золотые, решили породниться.
Ведьма не понимала, что произошло, попыталась объясниться с тем, кого считала… нет, кто был ее мужчиной, но наткнулась на полное равнодушие.
Да, любил, но чувства прошли. Теперь люблю другую. Прощай…
В день их свадьбы Верховная узнала, что беременна и получила известие о том, что ведьмы отныне объявлены врагами перворожденных. Все кланы объединились против них, а возглавили союзную коалицию новоявленные родственники — Дом Луны и Дом Золотого листа.
Потянулись месяцы изнурительной борьбы. Ведьмы не умели воевать, они уступали эльфам в численности, в боевой подготовке и гибли… гибли… гибли.
Верховная усмирила свою гордость, спрятала поглубже обиду и снова отправилась к лунному — умолять о пощаде. Но бывший возлюбленный не захотел даже взглянуть на нее, не то, что встретиться. Вместо него к ведьме вышла золотая.
