— С этой хренью покончено, — сказал он, очень серьезно глядя на них.
Было четыре часа. Юсси оставалось жить меньше суток.
Глаза, которые не верили губам
“Пеликан”
В 1904 году армия японского императора разгромила в Порт-Артуре русскую эскадру; в том же году в стокгольмском районе Сёдермальм приступили к строительству одного здания. Здание, в котором впоследствии разместилось питейное заведение, построили, как это ни смешно, по инициативе Общества трезвости. Ресторан назвали как город, где потопили русскую флотилию; он стал местом праздников. Компания, ведавшая торговлей спиртными напитками, определяла норму спиртного в сто пятьдесят миллилитров для мужчин и в половину указанного объема для женщин, однако женский туалет здесь появился лишь спустя восемьдесят лет, в 1984 году.
Вера проложила сюда дорожку еще в конце шестидесятых и до сих пор называла “Пеликан” по-старому — “Поттан”, в честь “Порт-Артура”.
Она закрыла дверь туалета и вернулась к столику как раз, когда официантка принесла заказ и два очередных шота в ведерке со льдом. Вера и Кевин заказали по порции тефтелек со сливочным соусом и протертой брусникой. Считалось, что тефтельки в “Пеликане” имеют размер мячиков для гольфа, хотя “бильярдные шары” было ближе к правде.
— Не скучаешь по работе? — спросил Кевин и тут же услышал в ответ смех.
— Вот уж нет. Я же тогда превратилась в пародию. Коп из телесериала: вечно уставшая, без единой иллюзии, начинающая пьяница.
— Пьяница?
— Просто чтобы ты знал. Сейчас-то все в порядке, но тогда слишком многое пошло наперекосяк.
Конечно, Кевин видел Веру в легком подпитии, но представить ее себе не вяжущей лыка у него никак не получалось. В ней слишком много чувства собственного достоинства, у нее слишком острый ум. А еще она слишком красива, чтобы напиваться.
Вера сменила тему разговора и спросила, что Кевин думает насчет ожидаемых перестановок в полиции.
— Хотелось бы, чтобы новые принципы — сосредоточиться на преступлениях против женщин и детей — не остались на бумаге, — ответил Кевин. — А ты что думаешь?
— Слава богу, мне этим не придется заниматься. — Вера отпила пива. — Через несколько лет начнется черт знает что, да плюс еще три старых добрых “п”… Взаимное тортометание между политиками, полицейским начальством и преподавателями. — Вера усмехнулась. — Во всяком случае, один преподаватель точно этим занимается. Профессора Перссона
[20] и одного более чем достаточно… Ну а как продвигается дело с теми девушками?
— Я так понимаю, ты не про Тару — ту, что обнаружили мертвой у шестиэтажного дома?
Вера кивнула.
Кевин отодвинул тарелку. Он бы с удовольствием подождал с этим разговором до конца ужина.
— Я посмотрел пару видеозаписей, изъятых два года назад, когда расследовали дело одного педофила на западе Швеции. Лассе хотел, чтобы я помог ему обнаружить нестыковки.
На первый взгляд в тех видео все было не хуже, чем в других, точно не хуже, но что-то в этой картинке не давало Кевину покоя.
Нова изо всех сил старалась производить впечатление довольной и беззаботной девочки, но изнутри пробивалось нечто, что Кевин за неимением лучшего описания обозначил как “вонь”.
Тот же удушающий эффект, что и от озона. И налет скверной актерской игры только усиливал эту вонь.
Так пахнет тьма.
— Тебе разве не рекомендовали отдохнуть от таких видео?
— Будем реалистами. Иногда они неизбежны.
И Кевин стал тихо рассказывать о первом фильме.
— Судя по репликам, она работала на заказ, — закончил он, и в памяти зазвучал тонкий голосок, от которого ему хотелось плакать.
Отрепетированные, придуманные заранее слова. Глаза, которые не верили губам.
— Мы считаем, что видео записано для парня, который лет десять занимается вербовкой и обработкой девочек.
Кевину пока не хотелось называть имен. Даже Вере.
— На второй записи отчетливо виден пакет с адресом продуктового магазина, который находится в Фисксетре. Ну как, как те, кто анализировал эту запись два года назад, могли упустить такую деталь?!
Вера покачала головой.
— Мне кажется, некоторые следователи перегружены. Внимание притупляется… Чему тут удивляться.
— А я вот очень удивился. Трое следователей смотрели запись — и не обратили внимания на пакет. Некоторые так жаждут посадить преступника, что забывают про жертву. Может быть, мы нашли бы эту девушку два года назад, если бы кое-кто сделал свою работу как следует.
— Проколы бывают у всех. У твоего отца бывали проколы, у меня бывали проколы. И все эти ошибки потом казались просто невероятными.
— Я врезал в челюсть педофилу, которого отпустили на свободу. И меня отстранили от дела.
— Да бог с ним. Я не о таких проколах говорю. Невозможно заметить вообще все нестыковки и ляпы… А та девочка — по-твоему, теперь вы сможете ее найти?
— Надеюсь. Невозможно определить точно, когда сделана запись, но качество картинки показывает, что использовался современный телефон, не старше пяти лет. Для начала у нас есть два имени и жилой район.
— И теперь вы прогоните эти имена через реестр записей гражданского состояния за последние пять лет?
— Да. Нужно же с чего-то начинать.
Пока Кевин рассказывал о записях, Вера не притрагивалась к еде. Она достала из емкости со льдом шоты, протянула Кевину стопку. Они встретились взглядами, кивнули друг другу и опустошили стопки. “Альборг Таффель”, именно его выбрал бы отец.
— Интересно, как на твой рассказ отреагировал бы папа, — сказала Вера.
— Поехал бы в Фисксетру с бейсбольной битой.
— Чтобы сокрушить чьи-нибудь коленные чашечки.
— Сломать палец-другой.
— Пересчитать ребра… — Вера сдержанно улыбнулась. — Вы с ним нечасто обсуждали твою работу?
— Нет, в подробностях — не обсуждали.
— И он никогда не спрашивал, почему ты решил заниматься именно этим?
— Ну как… Спрашивал, много раз. Я всегда отвечал — потому, что хочу засадить в тюрьму самых вонючих мерзавцев.
Вера перегнулась через стол и повертела в пальцах стопку, серьезно глядя на Кевина.
— Все из-за твоего дяди, да?
Крепкие спиртовые пары в глотке, с привкусом тмина, укропа и фенхеля.
Перед ним сидела Хелен Миррен. Глаза Хелен Миррен, рот Хелен Миррен; Кевин видел тревогу и сострадание, окрашенные гневом. Какая-то сцена из “Брайтонского леденца”.
