— И что, по-твоему, будет дальше?
Вера покачала головой.
— Не знаю. Я все перепробовала. Психологи, стажировка, поездки за границу. Все это он отверг. Перед тем как уйти на пенсию, я взяла отпуск на две недели — думала, мы вместе к чему-нибудь придем, узнаем друг друга получше. Я вернулась на работу уже через несколько дней. Он отказывался выходить из квартиры.
— Ути и сэкаи, — сказал Кевин.
— Как?
— Себастьян — хикикомори.
— Что-что? — Вера с недоумением посмотрела на него.
— Хикикомори.
Вера прибавила газу и объехала какую-то машину.
— И что это значит?
— Хикикомори — настоящая эпидемия в Японии и других странах Восточной Азии. В одной только Японии хикикомори больше миллиона. Но и у нас они появляются все чаще. Люди, которые выбирают добровольную изоляцию. “Ути” значит “дом”, а “сэкаи” — “мир”. Он против всего мира.
— Вон что… И как с этим бороться? Есть какое-нибудь лекарство?
Кевин ждал этого вопроса. Вера вся нацелена на результат, недаром коллеги прозвали ее “Замдиректора”, но тут простых решений не было. Люди — не фабрики.
— Ну… В Умео и Упсале работали с хикикомори, но про результаты мне ничего не известно.
— Понятно, — резко сказала Вера. — Если надо выплачивать студенческий заем, можно уйти в загул, и ничего не произойдет. Сиди дома, философствуй о несправедливостях мира. Во всяком случае с Себастьяном все именно так. Он уже лет двадцать торчит в квартире на Вальхаллавэген, никак не отклеится от своего идиотского компьютера.
— Есть и другие причины, — заметил Кевин. — Требования общества, погоня за статусом и деньгами, ожидания близких…
— И семьи, насколько я понимаю… — грустно заметила Вера.
Кевин не знал, что сказать — только какие-то уклончивые фразы: что все, наверное, сложнее и не зависит от одних только методов воспитания.
Если он правильно помнил, японское слово “хикикомори” означает “отходить в сторону”, “замыкаться”. Такие люди остаются дома, потому что выгорели, страдают от социофобии, они часто ищут убежища в интернете и альтернативных мирах. Если верить статистике, часто хикикомори — молодой мужчина, который переживает жизненный кризис; отец в его жизни отсутствует, а с матерью он находится в зависимых отношениях.
В случае Себастьяна все так и есть.
— Японские родители говорят своим детям “лети”, но при этом крепко держат их за ноги.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Вера. — Интересуешься японской культурой?
— Из Гугла.
— Ну, тебе виднее. — Вера пожала плечами.
Кевин выбросил окурок и поднял окно. В пробке Вере пришлось сбавить скорость; перед ними протянулась вереница красных габаритных огней, однако вместо того, чтобы вежливо тащиться в пробке, Вера свернула на обочину и объехала машины в той же не признающей ограничений манере, с какой водил машину отец.
Несмотря на тесноту — до зеркал бокового вида было каких-нибудь сантиметров двадцать, — Вера не снижала скорость. Когда у нее зазвонил телефон, она вытащила его из кармана куртки и ответила — все на тех же сорока километрах в час.
С тех пор как в Албании пару лет назад запретили говорить по телефону за рулем, Швеция осталась единственной европейской страной, где это еще можно. Хотя рано или поздно и здесь запретят. Но Веру запрет не коснется.
— Себастьян?
Она с удивлением взглянула на Кевина. Из трубки донесся голос ее сына.
Кевин услышал, как Себастьян произнес его имя, и Вера протянула ему трубку.
— Он хочет поговорить с тобой.
Пока Себастьян рассказывал, что ему удалось запустить ноутбук, который Кевин обнаружил в родительском доме, Вера притормозила, а потом и вовсе остановилась на обочине.
Сначала Кевину показалось, что Себастьян пьян или под кайфом.
Потом — что на состояние Себастьяна повлияло то, о чем он рассказывал.
А еще потом Кевин понял, что ничто уже не будет, как прежде.
День одиннадцатый
Декабрь 2012 года
Жизнь должна быть как книга, которую не хочется заканчивать
Патологоанатомический институт
Эмилия Свенссон, сорока девяти лет, выросла в доме, выстроенном по программе “Миллион” в Брандбергене, к югу от Стокгольма. Квартирка принадлежала ее родителям, Ингер и Гуннару, оба родом из Вестерботтена. Рост Эмилии составлял метр восемьдесят семь без каблуков, тогда как в Ингер было метр пятьдесят три, а в Гуннаре метр шестьдесят семь. Кожа у Эмилии была коричневая, мягкая, у Ингер и Гуннара — сухая, цветом серовато-бежевая. Эмилия родилась в городке на востоке Нигерии, недалеко от границы с Камеруном. К Ингер и Гуннару она явилась, как благословение Господне, светлым летним вечером в середине шестидесятых.
Мужчина, лежавший перед Эмилией на поддоне из нержавеющей стали, тоже был родом из Нигерии, только его городок располагался на севере страны, и в Швецию этот человек попал совершенно иным путем.
Двумя неделями раньше он незаметно пробрался на борт аэробуса А320 “Брюсселс Эрлайнз”, летевшего в Стокгольм. Подкупив одного из механиков, он устроился в люке для заднего левого шасси.
Первые десять минут после взлета в Брюсселе температура была нормальной, но уже над южной Данией опустилась до уровня температуры на Марсе.
Судмедэксперт Эмилия Свенссон читала протокол вскрытия.
Предполагаемая причина смерти — сильное обморожение и недостаточное снабжение кислородом вследствие разреженности воздуха. Когда люк шасси открылся, покойный был уже мертв.
Покойный был уже мертв, подумала Эмилия.
Сухой язык Иво Андрича наводил на мысли о краткой сводке новостей.
Существует несколько задокументированных случаев, когда люди прятались в люках для шасси, откуда потом выпадали. Примеры — Нью-Йорк, 2000 год и 2007 год. Травмы, полученные пострадавшими, в общем и целом идентичны травмам альпинистов.
Пролетев по воздуху восемьсот метров, тело упало на Лильехольмсбрун, где его переехал грузовой автомобиль.
Асфиксия, обморожение и ушибы. Около семидесяти пяти процентов костей сломаны или раздроблены, имеют место обширные травмы черепа.
Бесформенное исхудавшее тело, глаза выпучились и неотрывно, с пустым выражением смотрят на нее.
Но и обезображенный, этот человек оставался красивым. Теперь они знают, кто он. Его дочь находится в Швеции, где — неизвестно. Ее зовут Мерси, и ее разыскивает полиция.
Эмилия накрыла тело и задвинула поддон в морозильную камеру.
Socio interruptus.
