Теперь дверь не полуоткрыта. Она открыта нараспашку, потому что никто ее и не запирал.
Кевин никогда не имел дела с Мерси, но ему казалось, что он в каком-то смысле знает ее, и в животе у него подсасывало не только от нетерпеливого ожидания, но и от радости.
— Я вот о чем думаю, — сказал Луве.
— О чем?
— Может, чтобы найти Мерси, стоит привлечь прессу?
Кевин поразмыслил.
— Может быть… Попросим ее отца выступить с обращением, просьбой дать знать о себе. Вдруг сработает.
Скоро мы их найдем, подумал Кевин и набрал номер угрозыска.
Разговаривая, он наблюдал за Луве. Тот сидел перед ним, скрестив ноги и сцепив пальцы на колене.
Так сидят все психологи.
В доме у христиан
Стоксунд
Эмилия Свенссон остановила машину перед домом Понтенов.
По имеющейся у нее информации, Свен-Улоф владел “BMW”, но сейчас машины не было видно.
Эмилия предложила поехать и поговорить с Алисой неожиданно для самой себя. Ей хотелось снять часть задач с Лассе и Кевина, но едва совещание закончилось, как на нее напала нерешительность. О чем она станет спрашивать? Однако когда Эмилия позвонила в лабораторию и попросила прислать фотографии майки, принадлежавшей Фрейе Линдхольм, а также рисунка на этой майке, как минимум один вопрос она сформулировала.
Эмилия вылезла из машины и пошла по выложенной камнями дорожке к таунхаусу, где проживали Понтены.
Ландгрен, Юхансон, Фрикберг, Сунд, читала она, проходя мимо почтовых ящиков. Все эти фамилии, равно как и неприметные таунхаусы красного кирпича, родом из шестидесятых, свидетельствовали: перед вами типичный шведский средний класс, а почтовый индекс проговаривался, что жить здесь не каждому по средствам.
Первым признаком того, что Эмилия собралась навестить дом, где живут христиане, оказался дверной молоток. Эмилия взялась за Христа и постучала в дверь Его пятками.
У Осы Понтен было кукольное личико, обрамленное подстриженными под каре светлыми волосами.
— Yes? — Женщина натянуто улыбнулась. — My husband is not here
[72].
Эмилия растерялась.
— Здравствуйте, меня зовут Эмилия… И со мной можно говорить по-шведски.
Она объяснила, что она эксперт из уголовной полиции и ей надо переговорить с Алисой.
— Это не допрос, — прибавила она. — Я просто уточню у вашей дочери кое-какую информацию, но дело важное и срочное.
— Насчет тех двух девочек?
— Да, точнее, трех.
Женщина бросила взгляд на соседние участки, словно желая удостовериться, что за ними никто не наблюдает.
— Входите. — Она сделала шаг назад, пропуская Эмилию.
Оса была худенькой женщиной за сорок, с тонкими, почти острыми чертами лица и в будничной серой одежде, производившей впечатление чего-то холодного и застывшего.
Оса Понтен нервничала. Но ей явно было любопытно.
Они прошли через гостиную, дышавшую пятидесятыми, и Оса остановилась на пороге кабинета. Алисы не было, но в воздухе все еще висел запах лавандовых духов. Стены покрыты стеллажами с аккуратно расставленными папками, и Эмилия подумала, не бухгалтерские ли материалы в них содержатся. У стола со стопкой книг стояли два пустых стула.
— Я схожу за ней, а вы можете подождать в гостиной, — предложила Оса.
Эмилия села на черный кожаный диван и посмотрела в панорамное окно, выходившее на задний двор. Маленькая веранда, сад не больше тридцати квадратных метров. В гостиной — мебель пятидесятых-шестидесятых годов. Ничего дорогостоящего, подумала Эмилия. Послышался телефонный звонок.
Вниз по лестнице простучали быстрые шаги, и Оса ответила. В таких домах бывают тонкие гипсокартонные стены, и, хотя Оса понизила голос, Эмилия все слышала.
— Привет, Эрик… Да, он на работе, но Алиса дома. И еще — ко мне пришли. Я потом расскажу.
На полке слева от дивана стоял виниловый проигрыватель; прислушиваясь к разговору, Эмилия нагнулась и стала разбирать надписи на корешках пластинок.
— Да… Могу попросить Алису зайти к тебе потом… Свена-Улофа на выходных не будет, так что мы с тобой… Да, я позвоню… Целую.
Сначала несколько пластинок с классической музыкой и григорианскими хоралами, а потом Эмилия сильно удивилась.
Она встала с дивана, чтобы получше рассмотреть конверты.
“The Clash”? “Kraftwerk”?
— Чьи это пластинки? — спросила Эмилия, когда Оса Понтен вошла в гостиную.
— Старые пластинки Свена-Улофа. Он отказывается их выбрасывать.
Эмилия поставила “Autobahn”
[73] на полку.
— Надеюсь, я не помешала. В смысле — если вам надо поговорить по телефону, я сама могу зайти к Алисе.
Оса улыбнулась.
— Ничего страшного. Звонила моя сестра.
Которую зовут Эрик и с которой ты изменяешь мужу, подумала Эмилия и улыбнулась в ответ.
— Ну что же, тогда подождем Алису?
— Она в туалете и не хочет выходить.
— Может, пойдем к ней вместе? — предложила Эмилия. Оса кивнула.
Слева от лестницы, ведущей на второй этаж, была видна гостиная, а по правой стене тянулись семейные фотографии Алисы и ее родителей, сделанные в ателье. Поднимаясь, Эмилия отметила, что они расположены в хронологическом порядке. Алиса делалась все младше и к концу лестницы стала грудным младенцем у отца на руках.
Лестница переходила в коридорчик с тремя закрытыми дверями. Последней была дверь туалета, рядом с которой висела репродукция рубенсовского “Поклонения пастухов” в рамке.
Порожка не было, и серое ковровое покрытие уходило под дверь туалета.
— Алиса? — Оса встала у двери. — Может быть, выйдешь?
— Нет.
Голос у семнадцатилетней Алисы был еще детским, и Эмилии стало неприятно.
В расследовании по делу Новы и Мерси Алиса упоминалась как потенциальная свидетельница, одна из формулировок врезалась Эмилии в память.
По словам терапевта Алисы, девочка стала сниматься в порно, взбунтовавшись против родителей.
По его же словам, в некоторых фильмах содержались сцены такой жестокости, что их можно было принять за реальное изнасилование.
Все это имело место три года назад.
Алисе было четырнадцать, подумала Эмилия. Она ходила в восьмой класс и, наверное, держала себя вызывающе, ничего удивительного. Девочка-подросток в футболке в обтяжку и в короткой юбчонке, ребенок, который учится быть взрослым. Иногда достаточно зрелый, чтобы принимать жизненно важные решения, но в той же степени наивный и подверженный манипуляциям.
