— Я выпустил Фрейю, Нову и Мерси в начале первого ночи, — заговорил Эркан. — Около половины пятого Нова и Мерси вернулись, пьяные и под кайфом. Нова была вообще не в себе, а Мерси все-таки что-то соображала.
— А Фрейя?
Эркан покачал головой.
— По словам Мерси, Фрейя сказала, что с нее хватит и что она будет добираться автостопом до Стокгольма. А потом просто удрала.
— Они говорили, чем занимались между полуночью и половиной пятого?
Эркан вскинул руки.
— Принимали наркотики, пьянствовали. В лесу.
Кевин поразмыслил.
— Нова и Мерси звонили вам из домика возле Тьерпа чуть больше недели назад. Можете пересказать мне разговор?
— Да… Нова и Мерси позвонили, рассказали, что произошло; я запаниковал и попросил их связаться с одним человеком…
Эркан резко замолчал; он не улыбался, но глаза у него заблестели.
Адвокат вопросительно посмотрел на Кевина, что означало — пора приостановить запись и позвонить прокурору, если они хотят, чтобы Эркан рассказывал дальше.
— Адвокат показал, что арестованный желает сделать перерыв, — отметил он и, указав точное время, выключил запись, после чего набрал номер прокурора и включил громкую связь.
Прокурору Кевин сообщил, что проводит допрос, и защита хочет заключить сделку.
— Они сидят напротив меня и услышат ваши слова.
— Чего хочет защита? — спросила прокурор.
Адвокат наклонился к телефону и заговорил громче, чем нужно.
— Здравствуйте, Каролина. Как вам известно, ранее мой клиент не подвергался наказаниям. Мы рекомендуем обвинению остановиться на статье за пособничество проституции.
— Да? И что мы получим взамен?
— Кроме признания моего клиента в сутенерстве вы получите три имени, из которых два — из списка торговцев живым товаром. Третий покупал секс с несовершеннолетними.
Воцарилось долгое молчание. Наконец прокурор сказала:
— Я могу добавить к истории Эркана пару строк от себя.
— Спасибо, Каролина, — сказал адвокат. — Мы удовлетворены.
Прокурор отсоединилась. У Кевина появилось чувство, что она и адвокат в принципе уже договорились. Что телефонный звонок был всего лишь формальностью.
Адвокат взглянул на своего клиента.
— Теперь можете рассказать то, что рассказывали мне. Начните с человека, к которому вы направили Нову и Мерси, когда они позвонили из домика.
— Его зовут Ульф Блумстранд, — без выражения сказал Эркан. — Блумстранд — единственный, кто, по-моему, имел возможность их пристроить.
— Спасибо, но это лишь подтверждает наши подозрения. Мне нужно больше. У вас есть предположения о том, где найти Блумстранда или где он прячет девочек?
Эркан взглянул на адвоката, и тот снова ободряюще кивнул ему.
— Он работает с парнем, которого зовут Юрис Селезник.
Кевин записал имя.
— Что вы о нем знаете?
— Бандит какой-то… Мафия.
— Блумстранд и Селезник. Это два имени… А третье? Кто тот клиент, о котором вы говорили?
— Прошлым летом я свел Фрейю с одним человеком, — сказал Эркан. — Я узнал машину, а когда Фрейя садилась, узнал и того, кто был за рулем.
— Вы узнали и машину, и водителя?
— Да. Серебристая “BMW”. Свен-Улоф Понтен, отец Алисы.
Ему захотелось ударить ее
Серая меланхолия
— В детстве я думал, что человек — это тот, кто умеет сдерживать свои порывы. — Свен-Улоф Понтен повернулся к девушке на пассажирском сиденье. — Как объезженная лошадь сдерживает желание бежать свободно.
Девушка застенчиво улыбнулась, и он сменил полосу. Руль казался слишком тугим, да и все в машине было как-то неправильно. Свен-Улоф ненавидел водить маленький “ниссан” Осы.
— Быть человеком значит никогда не лгать, — продолжил он, — и во времена моего детства это требование было краеугольным камнем в представлении о том, что значит быть человеком по-настоящему. — Он сделал паузу и прибавил: — Представление… Слышишь, как глупо звучит?
Она, все еще улыбаясь, пожала плечами.
— Ja ne ponimaju…
Он не помнил, как ее зовут и из какой бывшей советской республики она приехала. Но знал, что она ни слова не понимает по-шведски, и именно поэтому с ней так хорошо говорить.
Она прибыла в Стокгольм на рижском пароме несколько дней назад — восемнадцать лет и, если не считать плохих зубов, довольно миловидная. Девушка страдала чем-то венерическим, и Свену-Улофу предстояло свозить ее к врачу по одному адресу в южном пригороде. Взамен она окажет ему услугу, и Свен-Улоф надеялся, что девушка не врала насчет того, что болезнь не передается оральным путем.
— Знаешь, что я делал на прошлой неделе? — Свен-Улоф снова посмотрел на нее.
Девушка склонила голову набок и отвела от лица темный завиток.
— I speak English, you know. Want to speak English?
[75]
— Нет. Так лучше.
Снег тихо падал на дорожное полотно, когда Свен-Улоф проезжал Вестербрун. Мерцающие сумерки, одноцветные, за исключением красных точек с булавочную головку — габаритных огней едущей впереди машины.
— За восемь дней я выбросил на таких, как ты, сорок пять тысяч, — продолжал Свен-Улоф. — Оса думает, что я на работе, а на работе думают, что я лежу дома с ротавирусом.
Он усмехнулся, погладил ее по ляжке, включил поворотник и, прежде чем сменить полосу, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Сзади полицейская машина. В горле вдруг пересохло.
Свен-Улоф вцепился в руль и немного сбросил скорость.
— Это ваша вина, понимаешь? Таких, как ты, — сказал он.
Девушка снова пожала плечами и отвернулась.
Но ему было абсолютно неважно, понимает ли она хоть слово из его речей.
Нужно выговориться. А с кем еще ему поговорить?
Свен-Улоф снова посмотрел в зеркало заднего вида. Полицейская машина так и держалась за ними; там, где Вестербрун переходит в Лонгхольмсгатан, в сторону Хорнстулла, он помигал правым поворотником и свернул на улицу поуже.
Полицейская машина проехала прямо; Свен-Улоф развернулся и снова выехал на Лонгхольмсгатан. Но легче ему не стало. Скорее наоборот.
— Послушай меня. — Он похлопал девушку по плечу. — Это важно, понимаешь?
— Da?
Девушка взглянула на него с беспокойством.
— Just listen, okay? Просто выслушай…
