— Потому что американцы хотят купить патент на программу. Они собираются продавать ее по всему миру и зарабатывать миллиарды на том, что должно быть бесплатным. Но… Все идет к тому, что я все-таки программу продам, потому что, пока она бесплатная, она во многих странах будет считаться нелегальной, вероятно — во всем Евросоюзе, а значит, и в Швеции.
У Веры перед глазами сверкнуло, как будто в мозгах произошло короткое замыкание. Мозги у меня слабеют, подумала она. Вот, значит, как это начинается.
— Так ты ее все-таки продашь?
— Все к тому идет. Моя программа не соответствует шведским законам. Она нарушает некоторые положения о конфиденциальности, и ее в принципе можно приравнять к незаконной прослушке. По-моему, наша уголовная полиция от нее все-таки откажется. А это означает, что отправить за решетку тех, из списка двадцати трех, будет нелегко.
— Повелителей кукол?
— Да, один из которых — дядя Кевина.
Голос у Себастьяна вдруг стал не как у ее сына, а как у острого умом коллеги, который, в отличие от нее, полностью в курсе происходящего.
— Ладно. Значит, ты хочешь продать программу в США, потому что думаешь, что выход на рынок придаст ей законности и тогда ее можно будет использовать и в Швеции?
— Да, это единственная причина. Я все продумал. В конце концов, это лучшее решение, но деньги я себе не оставлю. Они отправятся прямиком в ЕСРАТ
[88] или какую-нибудь подобную организацию, может быть, небольшую. Представляешь — отдать стокгольмскому “Атсубу”
[89] сто миллионов!
— Ты сошел с ума.
У Веры в глазах стояли слезы. Она никогда еще не чувствовала такой гордости за другого человека.
И этим человеком оказался Себастьян.
Она закурила сигариллу, сын — сигарету.
— Теперь насчет Кевина, — сказал Себастьян. — Я почти уверен, что он вот-вот совершит большую глупость. Судя по тому, что он говорил, когда мы с ним виделись в последний раз, он собрался добраться до своего дяди, и я не уверен, что законным путем.
— В каком смысле?
— Он говорил, что кого-то наймет.
Черт, подумала Вера. Что у Кевина на уме?
— Я забеспокоился и влез в его компьютер…
— Что-что ты сделал?
— Влез к нему через троян. Он постарался скрыть следы, но я нашел доказательства. Похоже, он задумал кое-что незаконное. Запасся чертежами дядиного дома, а также связался с двумя парнями, по-моему, теми самыми, которые избили в Накке Цветочка и того латыша.
Вера вздохнула. Кевин и так уже под расследованием из-за служебной ошибки, но это уже совсем другой масштаб.
Они посидели молча, и Вере казалось, что она опускается все глубже. Сквозь деревянные ступеньки, в слои земли и дальше, в скальную породу.
Я Кевину не мать, подумала она. Пусть сам себя винит, пусть принимает последствия своего выбора.
Она отбросила окурок в темноту, и когда погасли красные искры, на дороге показались фары машины. Такси.
Вера достала телефон, не зная зачем. Позвонить Кевину, сказать, чтобы приехал, и она его отругает? Или вызвать такси, поехать в “Пеликан” и схватиться с ним там?
И тут телефон у нее в руке зазвонил.
Вера посмотрела на Себастьяна.
— Это он.
— Ответь.
Звонок, другой. Она собралась с силами. А когда ответила, Кевин прерывающимся голосом сказал, что должен ехать в Фарсту, потому что мама умерла. И Вера расплакалась.
Сладкий, похожий на молочный
Те-Вудлендс
Самый успешно распространяющийся вирус — это жадность, а не деньги сами по себе. Другие эффективные вирусы — алкоголь, никотин, кофеин и конопля.
Сексуальность — единственный невирусный наркотик.
Сексуальность — это драйвер.
Без него ничего не работает.
Без драйверов компьютеру конец, думал он, поднимаясь в домашний кабинет.
Он включил компьютер и, дожидаясь, пока тот загрузится, стал убирать и ставить на полки лазерные диски, которые имели тенденцию скапливаться на столе. В общей сложности его коллекция состояла из чуть более двух тысяч дисков, и какой-нибудь истовый коллекционер описал бы ее как безличную и заурядную.
В последние годы он начал слушать пластинки, которые нравились ему в детстве; одна из них лежала на столе. Он купил ее, еще когда жил в Швеции. Отправив пластинку на полку с Фредом Окестрёмом, он сел за компьютер.
Рядом с клавиатурой лежало красное йойо.
We need to talk about Kevin, подумал он.
Перед возвращением в Штаты он наведался на садовый участок, поговорить насчет продажи виллы, но Кевина не оказалось дома. Он заглянул в окно. Йойо лежало на столе, и он не устоял. Как во времена его детства, ключ висел на гвоздике под крышей сарая, и он просто зашел и украл йойо.
Как может такая некрасивая ерунда быть настолько значимой?
Йойо было невероятно важным для отца. Наверное, именно поэтому его получил именно Кевин.
Он убрал йойо в ящик стола и щелкнул по ярлыку, другой рукой расстегнул шорты.
Контакт напоминал о конфиденциальности обмена; со вчерашнего дня этот обмен составил двадцать пять гигабайт.
Он снял шорты и щелкнул еще по одному ярлыку, который привел его в безопасное место — там не нужно таиться, там можно давать файлам названия, не скрывая их истинного содержания.
Если кто-нибудь, против ожидания, отследит его действия, то благодаря дополнительным мерам безопасности эта ищейка не поймет ни кто он, ни что он находится в Хьюстоне.
Звать его будут иначе, чем на самом деле, и “сидеть за компьютером” он будет на сотню миль восточнее, где-нибудь в Атланте, в Джорджии.
Он выделил несколько фотографий, обозначенных как “Unknown girl, 11 y old, no.1–16
[90]”, и открыл их в зашифрованной программе.
Этим фотографиям больше восьмидесяти лет, они родом из Веймарской республики.
Он посмотрел на первый из этих старых черно-белых снимков. Поразительно хорошее качество, резкость безупречная, а еще в старых снимках есть художественное достоинство, какого в наши дни не сыщешь.
