Дэвид побледнел, но я быстро его успокоил.
– Шучу!
Дэвид c заметным облегчением выдохнул, и мы тут же перешли к единственной теме, которая доминировала в британской политике, – Брекзиту.
* * *
Я терпеть не могу, когда меня пытаются втянуть в политику – хоть на родине, хоть где-то еще, – и всегда очень удивляюсь, когда другие бизнесмены охотно включаются в политические игры. На мой взгляд, бизнес и политика слабо совместимы. Если партия, которую вы поддерживаете, приходит к власти, то любые ее решения в пользу вашего бизнеса будут выглядеть подозрительно. А если на выборах побеждает партия, которую вы критикуете, вряд ли ее решения пойдут вам на пользу! А главное – у меня будет даже больше влияния, если я сохраню независимость от политических партий.
Но я готов впрягаться в разные кампании по всему земному шару, если это решит конкретные проблемы. На Британских Виргинских островах, в моем новом доме, я пытался продвинуть законы, защищающие акул, скатов и черепах, в США делал все, чтобы отменить смертную казнь и реформировать наркополитику, в Австралии защищал Большой Барьерный риф и останавливал разработку новых угольных шахт, в африканских странах пытался изменить законы, дискриминирующие ЛГБТ… и так далее.
В 2016 году Британии и Европе предстояло принять самое важное решение на моей памяти. Напряжение достигло высшей точки, когда Дэвид Кэмерон объявил референдум по вопросу членства Британии в Евросоюзе. Премьер-министр очень хотел, чтобы страна осталась в составе ЕС, но ему пришлось рискнуть – на него давила и Британская партия независимости (БПН), и недовольное правое крыло его родной Консервативной партии. Он решил разделить ответственность по этому вопросу с народом и разрешил агитацию с обеих позиций. Члены Консервативной партии Борис Джонсон и Майкл Гоув поняли намек и присоединились к лидеру БПН Найджелу Фаражу, чтобы возглавить кампанию по выходу из ЕС. За этим последовали события, которые будут вписаны в одну из самых некрасивых страниц британской истории.
Через несколько дней после встречи с Дэвидом в Букингемском дворце я получил от него письмо, написанное от руки. Он приглашал меня поужинать с ним на следующей неделе, за день до голосования. «Кстати, о референдуме, – писал он. – Я искренне ценю все, что вы делаете. Народ ориентируется на вас в этом вопросе. Чем больше вы сами во что-то верите, тем больше сможете сделать».
Мою позицию все прекрасно знали. Я был глубоко убежден, что сохранение членства в ЕС – это лучший выход для британских граждан, британского бизнеса и всей Европы в целом. Но я ждал подходящего момента, чтобы публично высказать свою поддержку. В кампании Stronger In за сохранение членства в ЕС у меня был статус «секретного оружия». Так в шутку меня назвал журналист The Daily Telegraph Джереми Уорнер: «Не смейтесь! Посреди моря костюмов он настоящая рок-звезда – он сумел показать, что бизнес может быть веселым делом». Я решил, что выступлю непосредственно перед голосованием, когда еще можно повлиять на тех, кто колеблется.
Наша пресс-служба попыталась мне объяснить, что если я влезу в это дело, меня легко могут обвинить в бегстве от налогов. Но раз я сам не могу голосовать, у меня просто не оставалось другого способа хоть как-то повлиять на происходящее. Однако наши специалисты предрекали, что мой комментарий непременно вызовет общественное осуждение, которое повлияет на мою репутацию, а значит, и на репутацию Virgin. Я возражал, что мой переезд на Британские Виргинские острова, которые за несколько лет до того стали моим домом, не означает:
1. что мне плевать на страну, где я родился и вырос;
2. что я могу отмахнуться от вопроса, который повлияет на благосостояние моих детей и внуков, живущих в Великобритании;
3. что я, оставаясь стратегическим инвестором в британскую экономику, не могу высказываться.
Последний пункт, если говорить о деятельности Virgin, был самым важным. Любой исход голосования, скорее всего, повлияет на Virgin в материальном плане.
За 50 лет ведения бизнеса я привык хвататься за подвернувшийся шанс, но всегда старался убедиться, что у меня прикрыт тыл. Я полагал, что уход Британии из ЕС и Единого европейского рынка станет катастрофой как для самой Британии, так и для жителей Европы. У меня репутация рискового человека, кота с девятью жизнями, но мне не хотелось бы, чтобы Британия подвергала себя такому риску, как выход из Евросоюза. И я не хочу рисковать вместе с ней (хоть я и живу на Некере) – ни как крупный европейский и британский работодатель, ни как отец и дед, который не может не думать о том, какой мир мы оставим после себя детям и внукам.
Я прекрасно помню, каково было заниматься бизнесом до Евросоюза. Хочешь перевести сотрудника из Британии на континент – будь готов погрязнуть в переговорах на месяц. Хочешь возить товары – плати чудовищные налоги и терпи еще более чудовищные бюрократические проволочки. С появлением ЕС все эти барьеры исчезли, что помогло британским компаниям, большим и маленьким, расширить свое присутствие за границей и торговать без налогов и пошлин. Более того, люди могли жить где хочется, учиться и работать где хочется, путешествовать куда хочется: общий рынок помогал строить мультикультурное общество, обогащавшее всех. Даже если отвлечься от экономики, я прекрасно помню жуткие рассказы моего отца о Второй мировой войне, про битвы в Северной Африке, в Италии, в Германии. Деду тоже было что рассказать – газовые атаки в окопах Первой мировой выглядели кошмарно. Когда люди вместе играют, учатся, работают (женятся друг на друге, в конце-то концов), вряд ли они станут воевать друг с другом. Я прожил в Британии 50 лет, и наше поколение – первое, чьей кровью не политы европейские поля сражений. Я стал не воином, а предпринимателем благодаря новому представлению о международных отношениях как о мирном партнерстве между европейскими народами, партнерстве, в основе которого торговля, открытость и сотрудничество. И не случайно в 2012 году Евросоюзу присудили Нобелевскую премию мира.
Но экономические аргументы тоже имеют вес. Почти три миллиона рабочих мест в Британии существует благодаря участию государства в крупнейшем мировом едином рынке (более 500 миллионов потребителей!), открывающем невероятные возможности для инвестиций и торговли. Почти половина всего экспорта Великобритании приходится на страны ЕС. Одна только Virgin дает работу десяткам тысяч британцев. Я прогнозировал, что Брекзит опустошит британскую экономику, уничтожит множество рабочих мест и обрушит фунт. Я не утверждал, что ЕС идеален – это далеко не так. Но Британии нужно оставаться частью союза, чтобы участвовать в его реформировании; ЕС должен оставаться маяком демократии и, будучи проводником мирной политики, противостоять агрессорам.
С другой стороны баррикад (иногда кажется, что эти люди вообще с другой планеты) по-прежнему доносились голоса сторонников выхода из ЕС. И временами слышалась такая немыслимая чушь, что это уже было даже не смешно. Ярко-красный «боевой автобус» ездил по стране, сверкая лживыми лозунгами, которыми были разрисованы его борта: «Каждую неделю мы отдаем ЕС 350 миллионов фунтов. Отдадим их здравоохранению». Национальная статистическая служба Великобритании опровергла эти данные, Институт фискальных исследований заявил, что они «взяты с потолка». Тем временем Борис Джонсон сравнивал цели ЕС с намерениями Гитлера, а Найджел Фараж позировал на фоне пропагандистского плаката, от которого отчетливо попахивало нацизмом: огромная толпа, скажем так, не самых светлокожих беженцев, а под ней подпись: «Переломный момент». И это была только вершина айсберга.
