Несомненно, репрессии существовали. Они не были ни постоянными, ни последовательными, от них могли укрыться те, кого защищали влиятельные покровители, особенно если речь шла о знатных поэтах. Так, например, барон де Бло, приближенный брата короля, позволял себе беспрепятственно оскорблять Мазарини, говорить в 1653 году о «нашей королеве-шлюхе», петь «Я не верю в мир иной», насмешничать в 1653 году, потому что «Жюль (Мазарини) в Париже//Взгромоздился на свою лошадку (Анну Австрийскую)», и все это не считая многочисленных шуток, сквернословия и богохульства
[195]. Он был похабник, слово «е…ть» не сходило у него с языка и составляло его жизненную философию. Он жил, запалив свечу с обоих концов, с сумрачной гордостью аристократа, который иногда называл на «ты» Гастона Орлеанского. В следующих стихах — ключ к его отчаянию:
Здешний мир убог и жалок,
Мир иной — одни химеры,
Счастлив, кто е… и пьет
[196].
Были и другие поэты, в разной степени талантливые, о которых не пишут в наших учебниках литературы. Это и Жак Вале, господин де Баро (1599–1673), и Дени Санген де Сен-Павен (1595–1670) — оба они писали либертенские стихи и оба, однако, дожили более или менее благополучно до почтенного возраста
[197].
В 1655 году восстановился общественный порядок, нарушенный Фрондой. Многим пришлось пройти сквозь нравственные сети. Их накидывали очень выборочно: на барона де Бло и его последователей не обращали внимания, но всячески изощрялись, пытаясь отловить предположительных авторов «Школы девушек». Дело было восстановлено историками по отдельным документам процесса
[198]. 12 июня 1655 года по доносу издателя Луи Пьо-младшего генеральный лейтенант, гражданский и уголовный пристав Дворца в Париже, арестовал Жана Ланжа, дворянина и конюшего короля, за попытку продажи сочинения, противного добрым нравам. На допросе задержанный ответил, что автором книги является Мишель Милло, контролер-казначей гвардейцев, который взял на себя три четверти расходов по ее изданию. Сам Жан Ланж заплатил остальную сумму и переписал своей рукой текст для публикации. Назван и третий сообщник, Клод ле Пти, молодой человек, только что вышедший из коллежа в Клермоне. Чтобы обмануть цензуру, разрешение которой не было запрошено в установленном порядке, на книге не поставили ни имени и адреса издателя, ни указания на то, что он находится в Париже; есть только пометка «Лейден». Было отпечатано 250 экземпляров на обычной бумаге и 50 — на особой, предназначенной для знатных читателей. 7 августа вынесено решение суда, причем в отсутствие Милло (он прятался). Книга была объявлена нечестивой, оскорбительной для христианской религии, противной добрым нравам и приговаривалась к сожжению на Новом мосту. Те, кто ее написал, издал и продавал, приговаривались к суровым наказаниям. Милло должен быть «повешен и удушен, если его найдут, в противном случае на виселице в том же месте будет повешено его изображение». Имущество Милло конфисковывалось в пользу короля. Кроме того, он должен был заплатить штраф в 400 парижских ливров. Ланж приговаривался к церемонии покаяния, на коленях и с непокрытой головой, в палате судебного округа Парижа. Затем он должен был быть изгнан из Парижа на три года и уплатить штраф в 200 ливров. Издатель Пьо избежал наказания, так как закон гарантировал доносчику защиту от любого покушения на него самого или на его имущество. Всем книгопродавцам было под страхом смерти запрещено продавать эту книжку. Обвинитель попытался добиться запрета на ее хранение, однако безуспешно, что было весьма благоприятно для поэта Скаррона, у которого, как уже говорилось, хранились восемь переплетенных экземпляров, и для могущественного Фуке, министра финансов с 1653 года: он получил один экземпляр и подарил его своей любовнице.
«Школа девушек» понравилась читателям, и свидетельство тому — переиздания 1667, 1668, 1671 и 1686 годов. Строгая цензура времен Людовика XIV потеряла к ней интерес: с 1678 по 1701 год в документах об изъятии запрещенных книг в Париже упоминается только два случая конфискации этого произведения, причем у одного и того же владельца
[199]. С самого начала этого дела возникает ощущение, что оно велось небрежно и снисходительно, быть может, из-за высоких покровителей виновных (среди них предположительно был и Фуке). Образованные круги не слишком возмущались процессом. Он не упоминается ни в «Исторической музе» Лоре, ни в «Посланиях» книгоиздателя Лесселина, ни в многочисленных газетах, выходивших около 1655 года. Показная строгость на фоне негласной снисходительности! Произведение оказалось как бы созданным для «сокровенных хранилищ», более старых, чем хранилища Национальной библиотеки. Его передают друг другу из-под полы, им наслаждаются как знатоки-интеллектуалы, так и представители светского общества. Книгу ждала завидная судьба: она по-прежнему была запрещена, но постоянно переиздавалась. В 1865 году исправительный суд департамента Сены осудил бельгийское издание за оскорбление общественной морали и нравов, а модернизированная обработка 1863 года через пять лет подверглась осуждению судом Лилля
[200].
Костер для автора порнографических книг
Клоду ле Пти (1638–1662) повезло меньше, чем Милло. Он упоминается в деле о «Школе девушек» и даже посвятил Милло мадригал. Этот мадригал помещен в начале «Школы девушек», его, видимо, нет в первом издании 1655 года
[201]. Уже первый стих задает тон:
