Киннамон моргнула и потерла лоб. До какого же состояния она себя довела, а? От стресса в висках запульсировала боль, что случалось лишь тогда, когда она по-настоящему выходила из себя… И да, обычно причиной становился Бо Пайл.
– Прекрати, – сказала она себе вслух самым строгим учительским голосом.
До выхода на пенсию два года назад Киннамон преподавала английский в средней школе. Люди в Браунсдейле, может, и поглядывали на нее искоса, но, кажется, верили, что она не наговорит глупостей их детям.
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Двигайся вперед, а не назад.
Любимая цитата из прочитанной однажды книги. Просто очередной способ сказать, что нет смысла зацикливаться на прошлом, но не такой заезженный.
Болезненная пульсация стихла после того, как она вдохнула и выдохнула, сосредоточившись на том, чтобы успокоиться. Это ее дом, ее жизнь. Дом, который она обустроила для себя, несмотря на прошлое, который она обставила вещами, доставшимися в наследство от родителей, а также всем самым любимым. Кухня – его сердце – была наполнена светом: в выходящие на запад окна, обрамленные уютными бело-желтыми клетчатыми занавесками, струились последние яркие лучи заходящего солнца. Время готовить ужин, что-нибудь вкусное, но не слишком вредное для здоровья, что-нибудь настолько хорошее, чего ни в одном кафе не найдешь.
Креветки, решила Киннамон. Что-нибудь необычное. Она вытащила из морозильника двести граммов замороженных креветок и бросила их в дуршлаг, затем поставила дуршлаг под холодную воду, чтобы креветки оттаяли. Прихватив еще один дуршлаг, она вышла на задний двор, где не спеша проинспектировала садик и собрала несколько чашек золотистых виноградных помидоров и щедрую горсть ананасового шалфея. Вернувшись в дом, она достала из холодильника остальные ингредиенты, вытащила из буфета коробку макарон и поставила на плиту кастрюлю с подсоленной водой.
Пока вода грелась, она достала большую разделочную доску и положила ее на стол. Собрав все необходимое, она села за стол и приготовилась нарезать ингредиенты. Сперва она…
Чернота.
Где она? Она ничего не видела, даже собственной руки перед лицом. Да, рука здесь – пальцы, ощупывают лицо, нос, подбородок. Она умерла? Потеряла сознание? Нет, не может быть, иначе она бы не… что? Не осознавала бы себя?
Киннамон осторожно вытянула руки, сначала вперед, потом в стороны… Пустота. Накатило сильное головокружение, и Киннамон опустилась – осторожно – на колени. Что, если она наклонилась и ничего не почувствовала, а теперь просто продолжает падать, вечно? Что если сейчас она парит в каком-то вечном забвении?
Но нет – под ней оказалась земля, зернистая, усыпанная мелкой крошкой и камнями побольше. Еще тут было зябко: от холодного воздуха вокруг по рукам и груди побежали мурашки. По крайней мере, земля успокоила ее, отогнала мысль о том, что она падает в ад или куда-то в таком духе.
Киннамон склонила голову набок, прислушиваясь. Но не услышала ни звука, кроме собственного ровного дыхания. Она не чувствовала паники или страха, только любопытство, поэтому через несколько мгновений встала на четвереньки и осторожно поползла вперед, ощупывая пространство перед собой, чтобы убедиться, что там твердая земля.
Туннель – если это был туннель – тянулся, казалось, целую вечность. Она продолжала путь, не зная, есть ли еще какой-то выбор, кроме как сдаться, но постепенно замедлилась, а затем полностью остановилась.
– Это просто смешно, – сказала она вслух.
Или, по крайней мере, подумала, что сказала. Она услышала эти слова в своем сознании, но в них не было материальности, как будто она сидела на возвышении в бескрайней черной пустоте. Киннамон уже почти решила, что спит и видит сон, когда в темноте послышались голоса – юные, но уже не совсем детские. Шепот и хихиканье. Где-то в темноте разговаривали девочки.
Девочки?
Внезапно Киннамон изо всех сил рванулась вперед. Боль пронзила колени и ладони, когда она обшаривала землю уже отнюдь не так осторожно, как раньше.
– Эй! – крикнула она. – Пожалуйста, остановитесь! Где вы?
Но невидимые девушки только смеялись и болтали. Кажется, радостно, но так далеко, что не расслышать слов. Киннамон не сомневалась, что это близнецы Диц – кто же еще? – и она поползла еще быстрее, не обращая внимания на острые камни, вонзающиеся в тонкую кожу колен, и болезненные порезы на ладонях.
– Эй! – снова закричала она, а потом земля ушла из-под ног.
Киннамон замахала руками в пустоте и покатилась, отскакивая от невидимых стен, но не чувствуя боли от ударов. Жжение в коленях и ладонях тоже исчезло – вместе с поверхностью, по которой она ползла. Она знала, что переворачивается, потому что чувствовала нарастающее головокружение, как будто ей завязали глаза и усадили на один из карнавальных аттракционов, которые всегда вызывали у нее тошноту.
Потом появились огни – они вспыхивали то тут, то там в пустоте вокруг нее, мерцающие, как тусклые звезды над раскачивающимися от ветра ветвями дерева. Наконец, падение прекратилось. Секунд десять – или целый год? – все, чего ей хотелось, это плыть, невесомо и мирно парить сквозь ничто. Неужели она умерла? Так выглядит рай, ад или пустота между ними? Она не чувствовала ни боли, ни слез, ни страха. Все было хорошо, она могла бы провести так вечность…
Но потом она снова начала кружиться.
Снова и снова, все сильнее и сильнее, пока ей не захотелось умереть, потерять сознание, сделать все, чтобы это прекратилось. Одновременно пришло ощущение падения, стремительного падения к чему-то неведомому, находящемуся так далеко внизу, что она просто не могла представить эту глубину.
Внезапно воображаемые звезды над головой погасли, и чернота начала светлеть, мало-помалу превращаясь во что-то, напоминающее тени, отбрасываемые пляшущими отблесками костра. Она ударилась о землю – если это действительно была земля – с сокрушительным звуком. Глаза, до этого плотно зажмуренные, распахнулись. Падение так оглушило ее, что она поначалу не могла дышать и была уверена, что переломала все кости. Но боли все равно не было.
Теперь она почувствовала землю под собой, прежнюю поверхность, состоящую из песка и крошечных камешков. Она заставила себя сесть и огляделась. Здесь, внизу, в этой пещере – или где она очутилась, – у дальней стены горел огонь. Вокруг, производя впечатление лишь силуэтов между ней и пламенем, расположились фигуры. Низкорослые, плотные, некоторые сгорбленные – они совсем не походили на людей.
Чем бы ни были эти твари, они не замечали ее присутствия. Она сидела тихо – по крайней мере, достаточно тихо, чтобы они не расслышали ее за шумом, который производили сами. Что за ужасные звуки? Ворчание, треск… чавканье. Надо выбираться отсюда. Подальше от этих существ, этих зверей, пока они ее не заметили. Но как? Она даже не знала, где именно находится.
Наверное, она в пещере – единственное возможное объяснение. Киннамон начала медленно отползать, ощупывая пол и затаив дыхание. Но тут ее ладонь опустилась на камень, который был крупнее и глаже остальных. И какой-то странной формы, слишком длинный. Машинально оглянувшись, в совсем слабом свете костра, который теперь пылал в добром десятке метров, она увидела, что ее пальцы лежат на кости какого-то животного.
