Надеюсь, Марина Ивановна не обиделась бы на это.
* * *
На Новый год мне подарили книгу «Бабий ветер» Дины Рубиной. Легкий слог, грустная история. Ошеломляюще откровенная, с какой-то подкупающей долей цинизма.
Я эту книгу читала сутки, всю новогоднюю ночь. В какой-то момент собралась хорошенечко разреветься, но почему-то передумала. Книга подействовала как прохладный душ.
* * *
Начался 2020 год. Первый год без Гены. Прошло сорок дней. Я открыла его спальню. До этого и не входила практически.
Наняла мастера. Сделали косметический ремонт. Хотя, по большому счету, в этом не было никакой необходимости. Сменила люстру, цвет стен, занавески на окнах, покрывало и подушки, переставили мебель. Перевесила в другом порядке картины.
Сделано это было для того, чтоб сбить стереотип, укоренившийся в подкорке, и не плакать каждый раз, когда входишь.
А еще ради восьмилетнего внука, который психологически тяжело перенес кончину деда. Он это, конечно, не осознавал, но по некоторым невербальным признакам это четко прослеживалось.
Привела в порядок документы. Перебрала личные вещи. Раздала. Несколько рубашек оставила на память.
Сходила к косметологу, парикмахеру, сделала маникюр. Не хотелось быть на людях в жалком неухоженном виде и выставлять на показ свое горе. Как-то внешне приободрилась.
По роду своей работы я обратила внимание на то, как к тебе относятся окружающие, когда ты подавлен, или не здоровится, чувствуешь себя обиженным, усталым, растерянным. Как говорила моя мама: «Вожжи выпустила, и взять не могу». Как бы это цинично не звучало, но подсознательно срабатывает инстинкт доминантности сильного над более слабым. Речь, конечно, не идет о близких. Хотя, как сказать. Всякое бывает, может, и не со зла.
* * *
Пошла к нотариусу. Стою на улице у входа, мимо троллейбус проехал. И вдруг меня поразила мысль. НИЧЕГО в мире не изменилось. Фраза «И как шесть тысяч лет назад, восходит солнце над землею» обрела конкретное значение.
До такой степени мне это показалось чудовищной несправедливостью. Дома стоят, люди живут. Я к нотариусу пришла. А Гены нет. Это ощущение меня преследовало несколько месяцев. Я и уговаривала себя, и плакала, и старалась вспоминать примеры житейские, и то, что «все равно когда-нибудь помрем», ничего не помогало. Как нахлынет, душа вся вздыбливается. Потом я просто покорилась этой мысли. И постепенно как-то все стало затихать.
Вообще понятие «Покорность» стало часто появляться в моей жизни. Наверное, так надо, когда ничего сделать или изменить не в силах. Для моей бунтарской и деятельной сущности это оказалось большим испытанием. Но что делать, что делать…
* * *
Началась пандемия. Всех закрыли на самоизоляцию. Я за свою жизнь помню эпидемию полиомиелита, вирусной пневмонии, холеры, ящура. Поэтому пока сгоряча не перекрыли подходы, быстренько заказала на кладбище готовую оградку для Гениной могилы. От того, что он огорожен, мне как-то спокойней стало. Почему-то до этого все время казалось, что ему там неуютно, одиноко, холодно и кто-то может обидеть. Оградка получилась хорошая, крепкая, не вычурная и красивая.
На самоизоляции понятно стало преимущество частного дома перед квартирой в многоэтажке.
Первым делом я перебрала все в доме, вещи, книги. Не трогала только фотографии. Повыкинула то, что сочла ненужным. Причина была простая, вдруг нечаянно неожиданно помру, детям лишняя канитель будет. Опять же в запале повыкинуть могут что-нибудь нужное.
Вообще тема жизни и смерти в моей голове стала вертеться постоянно и безостановочно. Раньше, когда я была замужней женщиной, все это было как-то абстрактно. Правда, я этого не понимала. А сейчас неумолимость судьбы, хрупкость жизни в ее чудовищной несправедливости обрела конкретное значение. Но эти мысли со временем тоже переварились в мозгах и потихоньку стали затихать.
Устроила ревизию на чердаке. Перебрала Генины инструменты в сарае. Сделала опись. Пригодятся внукам, зятю.
Началась затяжная тяжба, вернее, канитель со страховой компанией.
Ситуация с большими потерями разрулилась только в июле.
* * *
Наступила весна. Пандемией пугали не зря. Появилось много заболевших из ближнего окружения.
И тут меня посетила чудовищная и жестокая мысль, страшная в своем цинизме и бессердечии. Я долго не могла ее озвучить и мучилась от самого факта возникновения.
Когда умерла моя свекровь, ее золовка сказала: «Как хорошо, что она этого уже не видит». Тогда как раз начался беспредел девяностых годов.
И я это вспомнила, и подумала, что раз так случилось с моим Геной, то хорошо, хоть похоронили нормально, попрощались по-человечески, помянули и на девять дней и на сорок.
* * *
Я раньше удивлялась, почему некоторые родственники каждый день посещают на кладбище только что умершего близкого человека.
Оказывается, так боль постепенно уходит и свыкаешься с мыслью, что он теперь тут навсегда. На этом же кладбище похоронена моя мама.
Мы, как положено, навещаем ее. Ухаживаем за могилкой. На ней весь сезон растет уйма цветов, зреет клубника, один раз даже были маслята. Посадили елочку. Она тоже прижилась. Уже шестнадцать лет ходим к ней. В силу своего здоровья я все время наказывала Гене, где, как меня похоронить.
В этом нет ничего странного, оказывается, многие, подойдя к определенному рубежу, начинают заботиться этой мыслью. Например, младшая сестра моей мамы прожила 84 года. В разуме, на своих ногах и с очень слабым здоровьем. Жила она одна в 40 километрах от нас. Дочери были далеко, и мы, две племянницы, ее опекали. Так вот, лет с 60 она время от времени звонила и говорила, что помирает. Мы подхватывались и немедленно ехали в деревню. Покорно в тысячный раз слушали, где у нее узелок лежит, где деньги спрятаны, с какого боку ее положить на кладбище, какую заразу соседку на поминки не приглашать. Пили чаек и, поклявшись все исполнить, уезжали до следующего раза. Потом ее забрали к себе дочери. Там она жила в отдельной квартире в том же с ними подъезде. Расковыряла маленький огородик у подъезда и благополучно прожила еще двадцать лет без жалоб и стонов. Просто в то время, когда мы с сестрой, все бросив, ездили к ней, со времени кончины ее мужа прошло не более года.
Я по молодости и своему максимализму про себя ее осуждала. Ну как так не держать себя в руках?
Сейчас мне 68 лет, я стала такая же.
Не потому, что забываю, где у меня лежит узелок, завещание и прочие дела, или всерьез не помню, что уже сто раз об этом говорила и дочкам и внучкам.
Просто появилась необъяснимая потребность проговорить это еще раз. Это своего рода тоже мягкая амортизация при вхождении в новое свое социальное положение.
В сотый раз для себя повторяю: «Не суди…»
