Я считаю, что это чушь.
Я не считаю, что Сандра или Эллен хоть когда-нибудь могли бы показаться плохими танцовщицами. Это невозможно. Сандра обладает свойственной рок-звездам и «нации ритма»
[51] хэппенинговостью, а в Эллен есть живость и прыгучесть, какая-то одновременно сияющая и неизменно «гангстовая». Они вдвоем умеют «зажигать» с потрясающе неповторимой индивидуальностью и при этом транслировать редкостные родство и гармонию – вот что изначально вдохновило всю концепцию их плясок.
Они делали это десять сезонов.
Это никакой не монтажный трюк, народ.
Эти женщины умеют двигаться.
Я не присутствовала на съемках – я никогда не присутствую на съемках (ну, почти никогда), потому что не умею находиться в пяти местах одновременно. На сей раз меня не было потому, что я сидела на родительском собрании. Я пропустила живое исполнение. Так что на мое представление ничто не повлияло.
И в любом случае мне все равно.
Я не хочу быструю песню.
Быстрая песня ощущается неправильно.
Быстрая песня меня раздражает.
Быстрая песня – это полное…
Джо желает знать, почему она мне не нравится.
Резонный вопрос.
Вот только я не могу на него ответить.
У меня нет способа объяснить, почему мне это не нравится.
Я не знаю почему.
Мне просто не нравится.
У меня от нее свербит в моих истинно-северных извилинах.
Мы спорим. Мы дебатируем. Мы ссоримся.
Не бывает бесполезных упражнений. Я хочу, чтобы мои монтажеры ссорились со мной. Мне нравится, когда мне бросают вызов. Мне нравится, когда мне доказывают, что я не права.
Мгновенное согласие вызывает у меня глубокие подозрения.
Мгновенное согласие пугает меня.
Джо работает здесь на окончательном монтаже почти все время жизни этого сериала. За эти годы он поднялся от помощника монтажера до ведущего мастера монтажа. Он на этом собаку съел. Он знает, как проходят эти споры в монтажной. Он знает, что у него есть право на попытку добиться своего, если он сумеет заставить меня взглянуть на историю под другим углом, с другой точки зрения. Если он сможет самую малость наклонить горизонт…
Поэтому мы сражаемся не на шутку.
Когда я сказала «да» трудным разговорам, когда я сказала «да» слову «нет», меня ожидало интересное открытие. Вот какое: счастливые, цельные люди тянутся к счастливым, цельным людям, но ничто не может сделать отравленного злобой человека более несчастным и деструктивным, чем счастливый, цельный человек. Несчастные люди не любят, когда их несчастные собратья становятся счастливыми.
Я абсолютно уверена, что это так.
Потому что я когда-то была несчастным человеком.
И ничто не расстраивало сильнее, чем видеть, как такой же озлобленный, изнуренный, отравленный, мрачный и травмированный друг находит свою дорогу к солнцу. Как вампир, пытающийся спасти соплеменника, ты жаждешь утащить его обратно во тьму. Искренне считая, что поступаешь правильно. Я цеплялась за безысходность. Это было единственным, что я знала. Я в этом нуждалась. Я нуждалась в этом так же, как нуждалась в жирдяйстве. Это было легче, чем пытаться. Мрачность и травмированность давали мне разрешение не хотеть ничего большего, чем безысходный статус-кво. Никогда не надеяться, никогда не быть оптимисткой. Мрак и травмированность занимали время и пространство в моей голове. Это своего рода карт-бланш: я не обязана ничего делать со своими проблемами, если я занята жалобами и жалостью к себе.
Теперь же я была той, кто стоит на вершине горы с ясной солнечной панорамой. И я видела, что здесь нет места травмированности.
До года «Да», если бы вы спросили меня, кто мои близкие друзья, я бы уверенно оттарабанила список имен людей, которых я любила, людей, которых я знала много лет. Людей, ради которых я сделала бы что угодно.
Мой народ. Мой отряд. Мое племя.
Мои Бонни и мои Клайды.
Мой список «вместе до смерти»
[52].
Список «вместе до смерти» – это не шутки.
Я имею в виду, передо мной никогда не стоял выбор «быть вместе или умереть», и я – девочка из среднего класса, которая тусовалась в кладовке в предместьях, где единственной знакомой мне Бонни была помада-блеск для губ «Бонни Белл», но, вы понимаете…
Мой список «вместе до смерти» перед годом «Да» был очень конкретным. Определенным. Я могу назвать эти имена даже во сне.
А что теперь, когда я пишу эту книгу о годе «Да»?
Этот список «вместе до смерти»? Как он выглядит?
Это в точности тот же самый список. Все те же имена. Без вычеркиваний. Вот только не все в этом списке…
…существуют.
В смысле существовать-то все они существуют.
Просто не все они – реальные.
В последние одиннадцать лет в моем списке «вместе до смерти» было одно имя, которое существует только в пределах стен «Сиэтл Грейс Мерси Вест/Грей-Слоан Мемориал». Я не сумасшедшая. Я знаю, что она не реальна.
Мне просто наплевать.
Кристина Янг всегда будет одной из моего списка «вместе до смерти».
Люди думают, что основа телефильма – это слова, которые я пишу на бумаге. Нет. Основа телефильма – это персонаж. Для меня персонажи могут начинаться со слов, которые я пишу на бумаге, но они – плоские. Как не надутые воздушные шарики, которые вываливаешь из пакета. Актер вдыхает в слова воздух – и внезапно то, что было плоским, становится трехмерным и живым. Более забавным или печальным, жестоким или ранимым. Я написала, а Сандра О вдохнула, и то, что взлетело, стало Кристиной. НАШЕЙ Кристиной. Той, которую мы с Сандрой создали вместе.
Вот кто была Кристина. Кусочек моей души и кусочек души Сандры, сплетенные вместе и помещенные на телеэкран. Человеческое сотрудничество в сфере воображения.
Та Кристина, которую мы создали, была откровением. Ее невозможно было заставить молчать. Она никогда не была «маленьким человеком». Никогда не была слишком закомплексованной, чтобы доказывать свои природные таланты. Эта Кристина нашей коллективной мечты колоссальна и уверена в своей гениальности. И в то время как другие боялись, нарисованная нами Кристина оказалась способна одолеть свои страхи чистой силой воли. Она принимала смелые решения. Она была бесстрашна, даже когда испытывала ужас.
