Далее в письме он благодарит мать за присланные расческу, щетку для волос, щетку для одежды, которая, правда, «мягковата», хорошие носки и множество имбирных пряников в ярких упаковках [13]. В то же время он пишет игривое письмо своему другу детства Густаву Кругу, которому рассказывает, что «Рождение трагедии» выйдет на Новый год, и предупреждает примерно в том же тоне и выражениях, как и десять лет назад, когда отправлял ему «омерзительный» непристойный роман «Эвфорион»: «О! Это гадкая и грубая книга. Читай ее тайно, запершись в своей комнате» [14].
Читать письма, отправленные им в то Рождество, и не сочувствовать ему из-за общей неопределенности, что творилась вокруг, невозможно. Никто не изъяснялся с ним прямо.
Все, как и он сам, играли какие-то роли, все носили маски, причем разные для каждого случая. Он временно позабыл о руководящем принципе, который усвоил в студенческие годы из оды Пиндара: «Будь, каков есть!»
Наконец книга вышла, и 2 января 1872 года Ницше смог послать ее Вагнеру с сопроводительным письмом, где рассказывал, что ее издание отсрочили «силы судьбы, с которыми невозможно установить какую-то прочную связь»:
«На каждой странице вы увидите, что я просто хотел поблагодарить вас за все, что вы мне дали; меня лишь снедают сомнения в том, всегда ли я правильно использовал все данное.
С самой горячей благодарностью за вашу любовь – есть, был и останусь вашим верным Фридрихом Ницше».
Это было самое откровенное, самое страстное письмо, что он когда-либо писал. К счастью, после получения книги Вагнер с обратной почтой ответил:
«Дорогой друг! Я никогда не читал более прекрасной книги. Все просто превосходно! Я сказал Козиме, что после нее вы занимаете следующее место в моем сердце, а за вами, на почтительном отдалении, следует Ленбах, который создал мой поразительно похожий портрет! До встречи! Приезжайте к нам побыстрее – устроим дионисийское веселье!»
Козима тоже написала восторженное письмо, не сдерживаясь в похвалах книге. Она сочла текст глубоким, поэтическим и прекрасным и утверждала, что книга дала ей ответы на все вопросы ее внутренней жизни. Выражаемые в письме чувства она испытывала на самом деле: в личном дневнике она тоже называет книгу «просто великолепной» и пишет, что они с Вагнером чуть не разорвали книгу надвое, когда буквально дрались за то, чтобы забрать себе экземпляр.
Ницше отправил книгу и Листу. Он тоже высоко оценил ее, ответив, среди прочего, что никогда не встречал лучшего определения искусства. Похвалы поступали и в письмах от разных титулованных дам и господ – баронов и баронесс, которые, возможно, ничего в книге и не поняли, но посчитали своим долгом подтвердить в самых тривиальных выражениях, что находятся в лагере Вагнера и короля Людвига, противостоя всему миру. Профессиональные философы и филологи книгу проигнорировали, рецензий в прессе тоже не было. Он в волнении ждал. Вокруг книги сгущалась атмосфера гнетущего и неприятного молчания в обществе. «Как будто я совершил какое-то преступление», – писал он.
Впрочем, его разум отвлекался на подготовку лекций об образовании, которые помешали ему провести Рождество в Трибшене. Академическое общество Базеля проводило публичные лекции уже много лет. Каждой зимой вниманию всех желающих предлагалась программа из 30–40 лекций. Первую лекцию Ницше 16 января посетили около трехсот человек. Они прослушали выступление с большим интересом и пришли вновь.
Курс лекций «О будущности наших образовательных учреждений» был посвящен направлению, которое следовало придать развитию образования в только что созданном рейхе. В лекциях широко использовался материал «Рождения трагедии». За критикой стерильной культуры современности следовало предложение возродить взамен «германский дух» прошлого.
Ницше выстроил лекции в духе платоновских диалогов между учеником и учителем и оживил их, вложив в уста своих персонажей реплики по текущим политическим вопросам. Он возражал марксистской теории с позиций аристократического радикализма Древней Греции. Ученик выступает за максимальное распространение образования. Его сети должны быть раскинуты как можно шире. Целью и задачей образования должна стать польза. Возможность получения материальной выгоды должна обеспечить всем равные возможности для счастья. Философ возражает ему, ратуя за возврат к чистому образованию, призванному поддерживать высочайшие этические нормы. Расширенное образование есть ослабленное образование. Дилемма для государства состоит в том, что связь между разумом и собственностью требует быстрого обучения народа, формирования прослойки тех, кто способен зарабатывать деньги. Культура же позволяется лишь в той мере, в которой она совместима с интересами выгоды.
Ницше произнес то, о чем долго молчали: государству нужны не блестящие личности, а винтики в механизме, специалисты, имеющие ровно столько образования, чтобы работать покорно и некритически, неизбежным результатом чего станет укоренение интеллектуальной посредственности. В возмущении тем, что место культуры занимают газеты, мы слышим эхо разговоров Ницше с Буркхардтом во время прогулок и раздражение тем, что газеты сейчас необходимы даже величайшим ученым: «Тот клейкий, связующий слой, который теперь отложился между науками – журналистика, – воображает, что призван выполнять здесь свою задачу и осуществлять ее сообразно со своей сущностью»
[21] [15].
Лекций в курсе должно было быть шесть, но, когда он прочитал пятую, подвело здоровье. Это, наряду с его неспособностью перейти в последней лекции от теории к конкретным предложениям по поводу образовательной реформы, предопределило то, что цикл так и не был завершен. Все пять лекций пользовались популярностью и активно посещались. Он получил предложение возглавить кафедру классической филологии в северном городке Грайфсвальде, но последнее, что ему было нужно, – это очередная кафедра филологии. Он мечтал перейти на кафедру философии.
Окрыленные студенты из Базеля неправильно поняли его отказ Грайфсвальду. Посчитав, что дело в его нерушимой преданности Базелю, они нанесли ему визит и предложили провести в его честь факельное шествие. Он отказался. Через несколько дней университет Базеля поднял ему жалованье до 4000 швейцарских франков в знак признания его «выдающейся работы».
Через восемь дней после первой лекции Ницше его призвал Вагнер. Он был сильно расстроен. Ему никак не удавалось предотвратить «убийство молчанием» [16] книги Ницше, но еще больше Вагнер беспокоился о себе и о труде своей жизни. Похоже, его мечта рушилась вновь. Сначала городской совет Байрёйта предложил ему место для постройки оперного театра, но позже оказалось, что совет не владеет землей, а настоящий владелец отказался продавать участок. Затем ситуация усугубилась: секретарь короля Людвига подсчитал смету. Финансы удавались Вагнеру еще хуже, чем насвистывание мелодий, и затраты на строительство каким-то невероятным образом выросли с трехсот тысяч талеров до девятисот тысяч. Деньги планировалось добыть, организовав Вагнеровские общества с вступительными взносами везде, где найдутся энтузиасты. В Германии и по всей Европе возникло несколько обществ. Одно появилось даже в Египте с участием самого хедива, загоревшегося идеей интеграции с Европой (незадолго до того он пригласил на открытие Суэцкого канала, среди прочих, даже Генрика Ибсена). Ответственность за координацию средств многочисленных Вагнеровских обществ была возложена на двух больших шишек с идеально подходящими друг другу фамилиями – баронов Лена из Веймара и Кона из Дессау. Им, однако, удалось собрать лишь сумму от 12 до 28 тысяч. По крайней мере, так они утверждали, хотя Вагнер был уверен, что Кон, которого он называл «придворным евреем», саботировал предприятие по своим гнусным семитским причинам.
