Город Наумбург в провинции Саксония принадлежал прусскому королю. Обилие укреплений в городе, о котором вспоминает Ницше, объяснялось трениями внутри Германского союза и годами французской угрозы. На ночь пять тяжелых городских ворот закрывались. Только с помощью громкого звона и подкупа стражи горожанин мог вернуться домой ночью. Ницше с сестрой нравилось совершать прогулки «по светлым горам, речным долинам, поместьям и замкам» [17], но им приходилось прислушиваться к звукам вестового колокола (который Ницше позднее опишет в «Так говорил Заратустра» как «полночный колокол, переживший больше, чем человек: уже отсчитавший болезненные удары сердца ваших отцов»
[3]), чтобы не повторить ужасную судьбу Гензеля и Гретель и не провести ночь отрезанными от дома.
Наумбург был окружен мрачным Тюрингенским лесом – самым древним лесом Германии, с могилами легендарных героев, пещерами драконов, дольменами и черными безднами, которые еще со времен, когда создавалась германская мифология, символизировали иррациональность и бесконтрольность подсознательного немцев. Вагнер позднее использует это ощущение для описания мысленного путешествия Вотана к хаосу, которое приведет к слому старого порядка, гибели богов и отмене всех прежних договоров. Ницше характеризовал это ощущение сперва как демоническое, а затем как дионисийское.
И ничто не могло быть более аполлоническим, более логичным и необходимым, чем сам город Наумбург. Вдоль реки Заале вытянулись кварталы рациональности, процветания и склонности к романтическому консерватизму. Город зародился как центр торговли – необходимое для враждующих древних племен место мира. С годами Наумбург стал средневековым центром немецких ремесел, в нем была образована гильдия. С момента закладки собора в 1028 году церковь и государство гармонично и разумно шли рука об руку на протяжении многих веков, особенно с зарождением протестантизма. Так что, когда Ницше поселился в Наумбурге, это был богатый, солидный, буржуазный город, отличное место для спокойной жизни. Два главных архитектурных шедевра города – собор и столь же величественная ратуша – показывали, как могут процветать церковь и государство, если религиозные и гражданские добродетели сольются воедино в мещанском, консервативном обществе.
Когда бабушка Эрдмуте в детстве воспитывалась в Наумбурге, круг местных религиозных догм ограничивался простыми лютеранскими идеалами долга, скромности, простоты и умеренности, однако ее возвращение в город совпало с началом движения Пробуждения, которое ставило истовость и божественные откровения выше рациональной веры. Многие стали объявлять о своем перерождении. Они публично признавались в том, что являются отчаянными грешниками. Такое поветрие совершенно не устраивало дам из семейства Ницше, и, хотя никто ни на йоту не сомневался, что Фридрих пойдет по стопам отца и деда и станет служителем церкви, семья вовсе не собиралась вращаться в кругах необузданных религиозных фанатиков. Подруг дамы Ницше нашли среди жен чиновников и судей – в состоятельном и могущественном слое провинциального общества, не подвергнувшемся влиянию новых идей.
Консервативная элита города двигалась вперед черепашьими темпами, и Эрдмуте и Франциска, две вдовы пасторов, находящиеся в не слишком стесненных, хотя и не особо блестящих обстоятельствах, легко заняли в обществе положение знатных дам, которые могли оказаться полезными высшему кругу в обмен на ненавязчивое покровительство. Ницше вовсе не возмущало такое положение дел, что он с сожалением и признавал, описывая, как в детстве в Наумбурге всегда вел себя с достоинством истинного маленького филистера. Но если его описание визита короля в Наумбург, сделанное в десять лет, не отличается глубиной политической мысли, оно определенно обещает некоторый литературный талант:
«Наш дорогой король почтил визитом Наумбург. Подготовка к событию была масштабной. Всех школьников нарядили в черно-белые одеяния, и с одиннадцати утра они ожидали на рыночной площади прибытия Отца народа. Постепенно небо затянуло тучами, и на нас пролился дождь – короля не было! Пробило двенадцать – короля все не было. Многие дети проголодались. Дождь стал обложным, все улицы покрылись грязью; час дня – нетерпение только усилилось. Вдруг, около двух часов, зазвонили колокола и небо улыбнулось сквозь слезы радостно пляшущей толпе. Мы услышали грохот экипажа; неистовой радостью огласились улицы; мы в возбуждении размахивали шляпами и кричали что есть мочи. Свежий ветер развевал множество флагов на крышах, звонили все колокола в городе, люди кричали, бушевали от восторга и буквально подталкивали карету по направлению к собору. В глубине святилища группа маленьких девочек в белых платьях с венками из цветов была выстроена в форме пирамиды. И тут показался король…» [18]
В том же 1854 году Ницше живейшим образом заинтересовался Крымской войной. Уже несколько веков стратегически важный Крымский полуостров, вдающийся в Черное море, был яблоком раздора между Россией и Турцией. В то время он находился под властью России, и войска царя Николая I воевали там с Османской империей и ее союзницами – Англией и Францией. Это была первая война, с которой сохранились фотографии. Благодаря электрическому телеграфу сводки с фронтов доходили почти моментально. Ницше и его школьные друзья – Вильгельм Пиндер и Густав Круг – пристально следили за ходом кампании. Все их карманные деньги уходили на оловянных солдатиков; они корпели над картами и строили модели полей сражения; они даже сделали из лужи Севастопольскую бухту и пускали бумажные кораблики, представляя их боевыми. Чтобы имитировать бомбардировки, они скатывали шарики из воска и селитры, поджигали их и бросали на модели. Им очень нравилось смотреть, как горящие шары со свистом падают, поражают цель и поджигают ее. Но однажды Густав пришел на «поле боя» с печальной новостью: оказывается, Севастополь пал, война окончена. Разгневанные мальчики обратили ярость на свой игрушечный Крым, об игре забыли, но вскоре они уже разыгрывали новую войну – Троянскую.
В то время по Германии распространилась грекофилия. Бесчисленные мелкие германские княжества рисовали себе будущее величие, подобное величию греческих полисов. Элизабет писала: «Мы стали ревностными маленькими греками – метали копья и диски (деревянные тарелочки), прыгали в высоту и бегали наперегонки». Ницше сочинил две пьесы – «Боги на Олимпе» и «Взятие Трои», которые инсценировал перед своим семейством, упросив сыграть другие роли своих друзей Вильгельма Пиндера и Густава Круга и сестру Элизабет.
Читать и писать Фридриха научила мать в пять лет. Образование мальчиков начиналось в шесть лет, и в 1850 году его отдали в муниципальную школу, куда ходили дети бедноты. Его сестра Элизабет, неравнодушная к вопросам статуса, подчеркивает в своей биографии, что дело было в особой теории бабушки Эрдмуте: «До восьми-десяти лет все дети любого общественного положения должны учиться вместе: дети высших классов тем самым смогут лучше понять классы низшие» [19]. Но, по свидетельству их матери, это была неправда: они просто были бедны.
Раннее развитие Ницше, его серьезность, точность мыслей и выражений, а также крайняя близорукость, из-за которой он никак не мог сосредоточить внимание на предметах, препятствовали тому, чтобы он сошелся со сверстниками. Он получил прозвище «маленький священник», и его стали дразнить.
