В процессе восхождения они вели беседу о своем юношеском богоборчестве. Она сочла, что он, подобно ей самой, на самом деле весьма религиозен. Она тоже в раннем возрасте утратила некогда горячую христианскую веру. Оба разговаривали о глубоких и неудовлетворенных религиозных потребностях. Это противопоставляло их Рэ, чей упрямый бездушный материализм казался им даже оскорбительным. Ницше подверг ее своего рода философской проверке – тщательно опросил ее на предмет знаний и верований. Ее ответы, по его словам, он счел такими разумными и созвучными своим идеям, что доверил ей некоторые мысли, которые не поверял еще никому. Правда, что это были за мысли, он не говорит. Возможно, он развивал свою теорию вечного возвращения, которая владела его умом в то время. Мог он упомянуть и пророка Заратустру, которого рассматривал как возможного будущего выразителя своих взглядов. Мог поделиться и другой своей тайной – идеей смерти Бога, описанной в книге «Веселая наука», которую как раз готовил к публикации.
Впоследствии он писал Лу: «В Орте я задумал план шаг за шагом подвести вас к заключительной идее моей философии – вас я посчитал первым человеком, готовым к этому» [9].
Восхождение на Монте-Сакро убедило его, что в Лу он нашел ученицу, которую так долго искал. Она должна стать непоколебимой проповедницей его идей и проводником его мыслей.
Лу предсказывала, что Ницше станет пророком новой религии, а учениками его станут герои. Оба они писали, насколько похоже думали и чувствовали, как подхватывали слова друг друга. Они кормили друг друга словами, как кормят друг друга с ложечки едой. Индивидуальность стиралась: они додумывали мысли друг друга и заканчивали друг за другом предложения. Когда они спустились с горы, он тихо сказал ей: «Благодарю вас за самый великолепный сон в моей жизни».
При виде того, как они спускаются, лучась от счастья, как будто занимались на вершине горы любовью, мать Лу пришла в ярость, а Рэ обезумел от ревности. Он засыпал ее вопросами, а Лу спокойно отбила его мелочные атаки, ответив: «Один лишь его смех – уже деяние».
Прошли годы, между ними произошло много всего, но никто из них не отрицал глубочайшей важности обретенного ими на Монте-Сакро интеллектуального и духовного единения, хотя никто из них и не объяснял его причин.
Лу прожила долгую жизнь, и ее часто спрашивали, целовались ли они с Ницше на Монте-Сакро. В ответ она, устремив глаза куда-то вдаль, говорила: «Целовались ли мы на Монте-Сакро? Я уж и не помню». Ницше же никто не решался задать тот же вопрос.
Из Орты он отправился прямиком в Базель к своим дорогим друзьям Францу и Иде Овербек, которые отметили, что он выглядит загорелым, полным жизни и счастья. Он пробыл у них пять дней. Ни разу у него не случилось нервного припадка, несмотря на два долгих и тяжелых визита к стоматологу. Ида отметила, что страдал он только от мысли о том, что так мало знает и так мало прочел. С каждой публикацией он надеялся, что получит одобрение масс, что публика найдет в нем новую звезду, что у него появятся поклонники и ученики. Пока этого не случилось, но он был уверен, что рано или поздно это произойдет. Он рассказал Овербекам о том, что, как он надеется, нашел в Лу свое alter ego, свою вторую половинку, сестру-близнеца. Теперь, заявил он, он собирается чаще выходить в свет. Он откажется от одиночества, будет более открытым для вещей и людей.
Живя у Овербеков и делясь с ними надеждами на лучшее будущее, он нередко играл на фортепиано. Вечерами он поражал их, задерживаясь допоздна, что было для него совершенно не характерно. Франц и Ида Овербек были рады его очевидному счастью. Они оставались самыми надежными его друзьями. Он поручил Францу вести его финансовые дела, а Ида как могла старалась облегчить его жизнь, что Ницше очень ценил.
В тот же день, когда он приехал к Овербекам, 8 мая, он отправил Рэ короткое послание: «Будущее полностью неизвестно, но не темно. Я обязательно должен снова поговорить с г-й Л. [госпожой Лу] – возможно, в Левенгартене? С бесконечной признательностью, твой друг Н.».
В Левенгартене, что в Люцерне, есть прекрасный скульптурный рельеф на камне – умирающий лев. Он установлен в знак героизма и верности швейцарских гвардейцев, павших во время штурма дворца Тюильри в ходе Французской революции. Надпись на памятнике – Fidei ac virtuti («За верность и храбрость») – Ницше мог иметь в виду, назначая Лу свидание там.
Ницше прибыл на вокзал Люцерна 13 мая и был встречен на платформе Лу и Рэ. Им удалось избавиться от Рэ и попасть в Левенгартен вдвоем. По словам Лу, Ницше вновь делал ей предложение и вновь получил отказ. Все, что нам известно по этому поводу от Ницше, – это рисунок, который он сделал в сумасшедшем доме уже в годы душевной болезни. На рисунке хорошо узнаваемый памятник льву и две обнявшиеся фигуры рядом с ним.
Затем они присоединились к Рэ и отправились в фотоателье, где позировали для знаменитой фотографии, которая теперь неразрывно связана с изречением из «Так говорил Заратустра»: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» Возможно, идея легкомысленной фотографии принадлежала Лу, а возможно – и самому Ницше. Но инициатором явно был не Рэ: фотографироваться он ненавидел и выглядит очень неуклюже, стоя рядом с Ницше в своем костюме. Мужчины позируют в образе двух лошадей, впряженных в оглобли деревянной телеги. Лу сидит на повозке с игривым и одновременно решительным видом, замахнувшись на них кнутом. Кнут она украсила цветами сирени. Ницше выглядит вполне довольным собой – глуповато и проказливо, наслаждаясь выкинутой шуткой.
От студии фотографа до Трибшена идти было недалеко. Они вдвоем опять отделались от Рэ, и Ницше провел ее вокруг своего Острова Блаженных, посвятив в былые таинства. По ее утверждению, он говорил о Вагнере с большим чувством.
Пытаясь управлять жизнью этой поразительной девушки, чья судьба, по его твердому убеждению, должна быть тесно связана с его собственной, он организовал ее с матерью приезд в Базель, где они должны были поселиться у Овербеков. Возможно, смысл идеи состоял в том, чтобы Франц и Ида убедили гостий в чудесном характере Ницше, его верности и добродетелях, но эти обывательские планы не особенно интересовали саму Лу. Проводить время с теологом-домоседом и его женой оказалось далеко не так интересно, как познакомиться с самым известным базельским ученым, Якобом Буркхардтом. По ее поведению во время краткого визита Ида заключила, что, хотя Ницше всецело отдался идее того, что нашел в Лу вторую половинку, сама она вовсе не собиралась «раствориться в Ницше».
Он отправил Лу свою книгу «Человеческое, слишком человеческое», а стихотворение «К скорби» (An den Schmerz), написанное Лу, послал в Венецию Петеру Гасту с просьбой положить его на музыку. Сопроводительное письмо гласило:
«Это одна из тех вещей, которые обладают надо мной полной властью, мне еще никогда не удавалось прочесть его без слез; как будто звучит голос, которого я бесконечно ждал с самого детства. Это стихотворение моего друга Лу, о которой Вы еще не слышали. Лу – дочь русского генерала, ей двадцать [sic] лет; она зорка, как орел, и храбра, как лев, при этом она еще совершенный ребенок, которому, может быть, не суждено жить долго. <…> ее чуткость к моему способу мыслить и рассуждать поразительна.
