Отчеты из гимназии при соборе свидетельствуют, что он был прилежным учеником. Его мать не сомневалась, что сын способен осуществить ее мечты и последовать по стопам отца в лоне церкви. Склонность к теологии проявлялась в отличных оценках по предмету. Двенадцатилетний Ницше был крайне религиозен и однажды увидел Бога во всей славе Его. Это убедило его посвятить жизнь Богу.
«Во всем, – писал он, – Бог руководил мною, как отец руководит своим слабым малым чадом… Я твердо решил навсегда посвятить себя служению Ему. Пусть Господь даст мне силу и решимость исполнить мое намерение и защитит меня на жизненном пути. Я, как ребенок, верю в Его милосердие: Он сохранит всех нас, да не падет на нас никакое несчастье. Да будет слава Его! Все, что Он дает, я приму с радостью: счастье и несчастье, богатство и бедность; я буду смело смотреть в лицо смерти, которая со временем соединит нас в вечной радости и блаженстве. Да, Господи, да сияет Твое лицо нам вечно! Аминь!» [25]
Но даже в разгар такого религиозного энтузиазма (впрочем, не особенно необычного) в глубине души он таил взгляды чрезвычайно еретические. Одно из базовых положений христианской веры заключается в том, что Святая Троица состоит из Бога Отца, Бога Сына (Иисуса Христа) и Святого Духа. Но двенадцатилетний Ницше не мог смириться с иррациональностью этой конструкции. Сам он вывел для себя совершенно другую Святую Троицу: «В двенадцать лет я придумал себе удивительную троицу: Бога Отца, Бога Сына и Бога Дьявола. Я посчитал, что Бог, помыслив, создал второе свое лицо из собственной головы, но для этого ему нужно было помыслить о своей противоположности, а следовательно, и создать ее. Вот так я начал философствовать» [26].
2. Наши немецкие Афины
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником.
Ecce Homo. Предисловие, 4
Когда Ницше было одиннадцать лет, его бабка умерла, и матери наконец-то удалось обзавестись собственным домом. В 1858 году Франциска и двое детей наконец поселились в угловом доме на Вайнгартен – респектабельной и ничем не примечательной улице Наумбурга. Теперь у Ницше была своя комната. Он быстро завел привычку работать примерно до полуночи, а затем вставать в пять утра и продолжать. Это стало началом периода, который сам он называл Selbstüberwindung – самопреодолением. Этот важный принцип позднее приобретет метафизический характер, но в то время преодолевал Фридрих в основном собственное плохое здоровье. Чудовищные приступы головной боли, сопровождаемые рвотой и сильной болью в глазах, могли длиться неделями, и тогда ему приходилось лежать в темной комнате с задернутыми шторами. От малейшего проблеска света глаза болели еще сильнее. Не было и речи о том, чтобы читать, писать или даже сосредоточенно думать. Например, с Пасхи 1854 года до Пасхи 1855 года он отсутствовал в школе в общей сложности шесть недель и пять дней. Когда он был здоров, то при помощи, по его словам, «ее величества Воли» старался опередить одноклассников. Наумбургская гимназия при соборе была одной из лучших, но Ницше изо всех сил стремился попасть в Земельную школу Пфорта – лучшую классическую гимназию в Германском союзе.
«Пфорта, Пфорта, все мои мечты о Пфорте», – писал он в десять лет. Пфортой фамильярно называли Земельную школу Пфорта, и использование этого прозвища передает всю глубину его мечтаний. В Пфорте обучались двести юношей в возрасте от четырнадцати до двадцати лет, притом предпочтение отдавалось тем, чьи отцы, подобно отцу Ницше, скончались на службе Прусскому государству или церкви. Процесс выбора воспитанников напоминал то, как послы принца разъезжали по всей стране в поисках девушки, которой придется впору туфелька Золушки. В Наумбург эмиссары Пфорты прибыли, когда Ницше было тринадцать лет, и мальчик произвел на них достаточное впечатление, чтобы ему, несмотря на некоторые проблемы с математикой, предложили место в школе со следующей осени.
«Я, бедная лама, – писала Элизабет с обычным своим драматизмом, – чувствовала себя обиженной судьбой сверх всякой меры. Я отказывалась от пищи и легла в пыль умирать». Ее состояние объяснялось не завистью к первоклассному образованию, которое должен был теперь получить ее брат, а горем оттого, что теперь он будет регулярно по нескольку месяцев отсутствовать дома. Ницше и сам не избежал дурных предчувствий. Его мать вспоминала, что накануне отъезда все наволочки были мокрыми от слез, но в день выезда он напустил на себя подобающую юноше браваду.
«Было утро вторника, когда я вышел из ворот города Наумбурга… Страхи робкой ночи окружали меня, и, наполняя меня предчувствиями, лежало передо мной будущее, укрытое серой завесой. Впервые приходилось мне на долгий, долгий срок разлучиться с родительским домом. Я шел навстречу незнакомым опасностям; разлука вселяла в меня робость, и я дрожал при мысли о своем будущем. <…> отныне я никогда уже не смогу предаваться своим мечтам, а школьные товарищи станут преградой между мной и моими любимыми занятиями. С каждой минутой мне становилось все страшней, так что, когда впереди замаячила Пфорта, я готов был признать в ней скорее тюрьму, чем alma mater. Священные чувства переполняли мое сердце; я вознесся к Богу в безмолвной молитве, и глубокий покой наполнил все мое существо. Господи, благослови входящего сюда и огради меня телесно и духовно в этом обиталище Святого Духа. Ангела своего пошли, чтобы тот победоносно провел меня через все искушения, коим я иду навстречу, и да послужит мне это место ко спасению во веки веков. Помоги мне в этом, Господи!
Аминь»
[4] [1].
Пфорта напоминала тюрьму потому, что изначально комплекс был цистерцианским монастырем. Он находился в уединенной долине притока реки Заале примерно в шести километрах к югу от Наумбурга и был окружен стенами три с половиной метра высотой и пятнадцать сантиметров толщиной, за которыми находились семьдесят акров полезной площади с обычными для монастыря прудом с карпами, пивоварней, виноградником, лугами для сенокоса, орошаемыми полями и пастбищами, амбарами, молочной фермой, конюшней, кузницей, каменными аркадами и множеством величественных готических зданий.
Пфорта, казавшаяся увеличенной версией родного дома Ницше в Рекене, была церковной крепостью, способной выстоять посреди политических катаклизмов, важнейшими из которых для Пфорты стали религиозные войны XVI–XVII веков. Когда битвы утихли и католицизм был изгнан из этих мест, князь-электор Саксонии, поддерживавший Мартина Лютера, объявил Пфорту Prinzenschule — «Княжеской школой». Это была одна из важнейших латинских школ, учрежденная в 1528 году Шварцердом [2], который помогал Лютеру в переводе на немецкий язык Ветхого Завета. К обучению латинскому и греческому языкам, которые уже были основой высшего образования, Шварцерд добавил древнееврейский, что позволило ученикам читать великие древнееврейские тексты в оригинале, а не в переводах, отличавшихся политическими или теологическими перекосами в ту или иную сторону. Это был смелый шаг против многовековой цензуры церкви, который предоставил каждому ученику возможность для независимого анализа.
