Когда они возвращались от камня Заратустры домой через лес, к ним стало приближаться спускающееся с холмов стадо коров. Реза боялась коров и попыталась убежать. Ницше же просто нацелил на них зонтик, бывший его постоянным спутником, и стал им размахивать. Это обратило коров в бегство. Он засмеялся, и Реза устыдилась своей трусости. Она объяснила, что, когда ей было пять лет, на них с матерью напал бык, так что им едва удалось убежать. После этого Ницше посерьезнел и стал рассуждать о том, какой эффект оказывает пережитый в раннем детстве нервный шок на всю жизнь.
Реза не увиделась с ним на следующий день – он был вновь прикован к постели. Через полтора дня она посетила дом Жана Дуриша, чтобы осведомиться о здоровье Ницше. Ее ввели в низкую гостиную с сосновыми панелями и предложили подождать.
Внезапно открылась дверь, и вошел Ницше. Он выглядел усталым, бледным и рассеянным. Прислонясь для опоры к дверному косяку, он сразу же завел речь о своем невыносимом состоянии. Он жаловался, что не может обрести покой. Стоит ему закрыть глаза – и он видит отвратительные, быстро растущие джунгли постоянно меняющихся форм, невероятное изобилие фантастических цветов, постоянно раскачивающихся и сплетающихся в ускоренном цикле роста и отвратительного гниения. Реза читала Бодлера, поэтому подумала, что Ницше, возможно, принимает опиум или гашиш. Все еще стоя у двери, он слабым голосом и с нервозной настойчивостью спросил: «Вы не думаете, что это симптом подступающего безумия? Мой отец умер от размягчения мозга».
Она была слишком напугана и смущена, чтобы дать ответ. Он находился в состоянии почти неконтролируемого возбуждения и требовательно повторил вопрос.
Парализованная страхом, она не проронила ни слова.
16. Он подстерег меня в засаде!
Кстати, «Заратустра» – это взрыв сил, которые собирались десятилетиями. И тот, кто затеял эти взрывы, может легко подорваться и сам. Я часто хочу так и сделать.
Письмо Францу Овербеку, 8 февраля 1884 года
Ницше твердо верил в «Заратустру», хотя продажи были малы, а его самые верные почитатели, Овербек и Петер Гаст, разделяли мнение издателя. Все были едины в том, что хватит уже «Заратустры» и книг в афористическом стиле. На них нет спроса. Но Заратустра не оставлял его в покое. Ницше продолжал делать записи и выписки. Становилось уже традицией то, что вдохновение посещало его на Рождество и Новый год. Четвертый том он писал с декабря 1884 по апрель 1885 года – ровно через год после третьей части. Для него стало шоком, когда Шмайцнер попросту отказался от публикации. Политические и идеологические разногласия между Ницше и Шмайцнером значительно углубились за время написания и публикации первых частей. Недоверие между автором и издателем все росло, и каждую новую часть публиковать было все сложнее.
Ницше несколько позабавило, когда издание первой части было отложено из-за необходимости напечатать полмиллиона церковных гимнов, но, когда он узнал, что Шмайцнер издает журнал Antisemitische Blätter («Антисемитские записки») и что это отражает его собственные политические взгляды, это было уже совсем другое дело.
Третья часть «Заратустры» стала одиннадцатой книгой Ницше, опубликованной Шмайцнером. Дохода не принесла ни одна: Шмайцнер давал тираж в тысячу экземпляров, а книги о Заратустре расходились менее чем в сотне. Неудивительно, что он решил не продолжать. Со времени ухода из Базельского университета Ницше отличался почти полным пренебрежением к своим финансам. Эта его наивность приводила к путанице в издательских делах. Основным источником его дохода была пенсия от Базельского университета – 3000 швейцарских франков (2400 немецких марок) в год. В 1879 году в порыве энтузиазма Ницше доверил своему издателю вложить его сбережения, отложенные от жалованья и пенсии, – около 1600 марок. Также он получил небольшие деньги в наследство от бабушки Эрдмуте, тети Розалии и сводного брата его отца. Все они были переведены в надежные долгосрочные ивестиции под присмотром его матери. Франц Овербек в Швейцарии тоже скопил для него кое-какую сумму. Поиздержавшись, Ницше иногда просил Овербека прислать ему франки, иногда обращался к Шмайцнеру за марками. Порой он писал Овербеку, чтобы тот выслал деньги Шмайцнеру. Лишь в крайнем случае он обращался за деньгами к матери, и тогда перевод сопровождался тирадами против расточительности и суровыми предостережениями о возможном финансовом крахе.
Шмайцнер честно платил Ницше все авторские гонорары, но после третьей части «Заратустры» Ницше потребовалось пятьсот франков, чтобы заплатить долги – в основном букинисту. Шмайцнер обещал заплатить к 1 апреля 1884 года. Этот день настал и прошел. Ницше встревожился. У Шмайцнера оставалось 5000 или 5600 марок Ницше – сумма достаточно крупная. Университетская пенсия была рассчитана лишь на шесть лет, и в июне 1885 года ее выплата должна была прекратиться. У Ницше имелись все основания переживать по поводу того, на что он будет жить. Шмайцнер писал: «Я прошу прощения за денежные затруднения, но есть большая разница между человеком обедневшим и человеком с состоянием, который, однако, вынужден много лет заниматься недвижимостью и издательским делом, поскольку эти активы неликвидны…» [1]
Он предложил распродать невостребованные остатки тиража Ницше за двадцать тысяч марок и из этой суммы произвести выплаты, если Ницше действительно срочно нуждается в деньгах. Это, конечно, не могло не насторожить: ни одному автору не понравится, когда тираж его книги распродают за бесценок.
Тем более что никто так и не купил оставшиеся 9723 экземпляра. Наступил новый, 1885 год, а Шмайцнер даже не обещал выплатить деньги. Ницше задействовал «очень умного юриста» – дальнего родственника его матери Бернарда Дэкселя. Тот не проявлял оптимизма. Шмайцнер обещал деньги в июне, но у него снова не получилось. В августе Ницше вбил себе в голову, что надо устроить аукцион и выкупить нужные ему книги, чтобы переиздать их в новом формате. Он хотел только «Человеческое, слишком человеческое» и приложение к нему – «Злую мудрость», а также «Странника и его тень» и первые три части «Заратустры».
Позднее в августе он попросил своего юриста потребовать принудительной продажи всего издательского дома Шмайцнера с аукциона. Перспектива лишиться всего имущества напугала Шмайцнера в достаточной степени, и в октябре он все же выплатил Ницше 5600 марок. Таким образом, Шмайцнеру не пришлось продавать ни издательство, ни запас книг Ницше. Для издателя это был хороший исход, а вот для Ницше – нет: теперь его книги, по его словам, были навсегда погребены в этой «антисемитской яме» [2]. Он заплатил долг букинисту в Лейпциге и выступил в роли музыкального мецената, организовав особое частное представление увертюры «Венецианского льва» своего протеже Петера Гаста. Он также порадовал свою мать, заплатив за новое прекрасное мраморное надгробие на могилу отца. Насколько мы знаем, Ницше же заказывал и надпись. Она жестко следует традиционному христианскому образцу: «Здесь почиет в Бозе Карл Людвиг Ницше, пастор Рекена, Михлица и Ботфельда, родился 11 октября 1813 года, умер 30 июля 1849 года. За ним последовал в Вечность его младший сын Людвиг Йозеф, родился 27 февраля 1848 года, умер 4 января 1850 года. Любовь никогда не перестает. 1 Кор. 13:8».
