Азартные игры на деньги (примитивнейшие, наподобие костей и орлянки) были распространены в кабаках империи повсеместно, хотя формально это занятие преследовалось по закону. Официально дозволялось играть на строго ограниченные малые ставки в ходе дружеских пиров в период сатурналий. Подобное сочетание попустительства и избирательной скрупулезности поначалу озадачивает. Азартным играм, похоже, не без удовольствия предавались представители всех слоев римского общества, а император Клавдий, согласно некоторым изустным преданиям, лично написал справочное руководство с изложением выигрышных методик ставок. Но, кажется, именно в среде простонародья, в частности в тавернах, азартные игры казались особенно серьезной угрозой нравственности. Отсюда и враждебность, переходящая в презрение; так, один сноб жалуется, что за игрой плебс от напряжения издает безобразные похрюкивания. Азартные игры служили еще и неисчерпаемым источником конфликтов и разборок между участниками, свидетельством чему наличие в «Дигестах» отдельного «Титула V. Об игроках в азартные игры». Но были у властей предметы и поважнее азартных игр, и приходилось выпускать законы хоть для какого-то регулирования происходящего в тавернах.
Многие императоры вводили законодательные ограничения даже на меню таверн. Тиберий запретил выпечку. Клавдий — мясную кулинарию и горячую воду (которую подавали в качестве гарантии того, что вино не разбавлено). Нерон, якобы всю жизнь кутивший по кабакам, изъял из их меню всё вареное (иными словами, население было переведено на веганский рацион питания). И наконец, Веспасиан довершил начатое предшественниками и оставил народ на одних бобах. Не исключено, что в какой-то мере эти запреты были обусловлены объективными экономическими трудностями, но основным мотивом всё-таки оставалась боязнь элиты допустить ситуацию, при которой в Риме — перенаселенной столице огромной империи — кто-то помимо представителей привилегированных классов почувствует вкус к сладкой жизни. И подобно тому, как закон Оппия преднамеренно ограничивал потребление со стороны женщин, законы против таверн и азартных игр ставили целью загнать в допустимые рамки объем благ, доступных среднестатистическому римскому плебею.
Похоже, элита и простые римляне очень по-разному воспринимали жизнь низшего класса. Настенная роспись в типовых и весьма убогих забегаловках Помпей пестрит сценами, вероятно, привычными для завсегдатаев. Основная тема — всяческие удовольствия от выпивки и сопутствующих ей утех: вот мужчины за столом; вот они заказывают еще вина; а вот уже и флиртуют с обслугой (и даже заходят дальше); и непременно — множество сюжетов на темы азартных игр. Среди последних, правда, преобладают зарисовки стычек между игроками, так что законодатели, возможно, были правы, относя игру в кости к издержкам кабацкой культуры. В одном из множества трактиров, обнаруженных в Помпеях, который получил условное обозначение «трактир Сальвия» (Caupona di Salvias), в финальной сцене настенного «комикса», хранящегося ныне в Археологическом музее Неаполя, пара игроков в кости схватились между собой, а содержатель заведения торопится вытолкать их на улицу со словами: «Хотите драться — пошли вон!» Можно ли считать подобные стычки карикатурным отражением острого соперничества между группировками местных плебеев? Можно ли трактовать их как проявление яростного желания самоутвердиться за счет выигрыша у менее удачливого товарища? Поздний историк Аммиан Марцеллин, к примеру, прямо так и заявлял, что в Риме прочны только те дружеские отношения, которые возникают в ходе азартных игр (Римская история, XXVIII.4.21). Кроме того, в тавернах распространялись сплетни и слухи, и это служило дополнительным стимулом к принятию законов против таверн. Мы уже видели, что любое скопление народа считалось подозрительным. Потому таверны и слыли рассадниками контркультуры в классическом значении этого слова, означающем злоумышление против установленного порядка.
Но при всем обилии законодательных ограничений соблюдались они, похоже, крайне слабо, а словесные нападки на таверны и формальные ограничения на меню и увеселения служили скорее для того, чтобы образованная элита, что называется, выпускала пар. Громы и молнии в адрес уличных заведений указывали на то, что высшие классы боялись потерять контроль над народными массами в огромной столице. Ресурсов для последовательного проведения в жизнь всех ограничений было недостаточно, и санкции в отношении отдельных нарушителей носили показательный характер. Огромное количество таверн наводит, однако, на мысль, что все усилия регламентировать их деятельность оставались тщетными. Отсюда и бессильная злоба высших классов, проступающая в юридических, публицистических и литературных памятниках и вызванная прежде всего беспокойством из-за обилия очагов альтернативной культуры.
ПРЕСТУПНОСТЬ СРЕДИ ЖЕНЩИН
На первый взгляд может показаться странным, что параграф, посвященный вопросам женской преступности, включен в главу о преступлениях против нравственности. Но в представлении римских граждан мужского пола поведение женщин было настолько тесно связано с их моральными качествами, что и совершаемые ими преступления описывались исключительно как проявления безнравственности. Порой даже затруднительно вычленить фактический состав инкриминируемых некоторым женщинам противоправных действий. Понимание того, что есть женская преступность, отражало мужские представления о том, на что способны женщины. В современном западном мире на долю мужчин приходится около трех четвертей тяжких преступлений, в то время как женщины чаще попадают на скамью подсудимых по относительно легким обвинениям — в мелких кражах, мошенничестве и т. п. Хоть сколько-нибудь надежной демографической статистики древнеримской преступности в нашем распоряжении не имеется, но при чтении письменных источников складывается впечатление, что римлянки значительно чаще оказывались в роли потерпевших, нежели обвиняемых, и, как и сегодня, в основном отваживались на преступления, не относящиеся к особо тяжким.
Римлянки, вероятно, совершали правонарушения даже значительно реже, чем современные женщины, поскольку в семьях за дочерями следили неусыпно и не давали им, что называется, разгуляться, в отличие от сыновей. Не исключено, что и стимулов к добродетельной жизни у женщин было больше, нежели у мужчин. Чтобы преуспеть в диктуемой обществом роли матери и домохозяйки, женщине нужно было гарантировать себе незапятнанную репутацию на протяжении всего жизненного пути. А для того, чтобы являться доброй и послушной дочерью, завидной невестой для перспективных женихов, заботливой матерью и достойной воспитательницей своих детей, женщине на каждом этапе приходилось контролировать себя значительно жестче, чем должны были мужчины того же круга, и позволять себе значительно меньше, чем они. С этой точки зрения якобы наблюдаемый рост женской преступности отражает более низкий уровень семейного и социального контроля над девочками и молодыми женщинами, нежели тот, который имел место еще одно-два поколения назад.
Как следствие, женщины часто просто не привлекались к судебной ответственности по той причине, что уголовно-процессуальное считалось к ним не применимым. Публичные слушания служили хорошим поводом для дебатов, благо высокообразованные юноши из элиты были традиционно обучены риторике и ораторскому искусству. От имени женщин в публичных судах по уголовному праву обычно выступали их родственники мужского пола (Дигесты, XLVIII.II.1–2). Женщинам не дозволялось кого-то обвинять, если только они не мстили за зло, причиненное родственникам-мужчинам. При определении законности любых сделок свидетельские показания женщин в расчет не принимались. Они не могли представлять в суде интересы третьих лиц. Но это не лишало их права добиваться удовлетворения своих законных требований в порядке частноправового урегулирования с привлечением адвокатов. Во многих отношениях римские женщины были вполне защищены и обеспечены (по меркам доиндустриального общества). Им дозволялось: владеть движимым и недвижимым имуществом; претендовать на законную долю в наследстве; заключать имеющие юридическую силу сделки и договоры; возбуждать гражданские дела. Оборотной стороной медали был риск привлечения к ответственности за уголовно наказуемые деяния. Но не будем забывать, что по законам Римской империи уголовно наказуемыми считались лишь самые тяжкие общественно опасные действия, расцениваемые как серьезная угроза благополучию всего местного сообщества, а при такой трактовке женщины почти всегда оставались вне подозрений в причастности к уголовным преступлениям.
