Всплеск бандитизма на окраинах империи, похоже, пришелся на вторую половину III века и, возможно, был вызван массовыми нашествиями варваров. Немалую роль сыграла и возросшая политическая нестабильность вследствие утраты правителями влияния на войска, и, как следствие, участившиеся мятежи стремившихся к власти военачальников. Череда гражданских войн, в свою очередь, дала кадровую подпитку бандам в лице оставшихся без дела солдат разбитых в междоусобицах армий, которым не оставалось ничего иного, кроме поисков альтернативных источников заработка. К тем же годам относятся и первые упоминания на страницах летописей о движении «багаудов» — весьма загадочной в плане происхождения, состава и целей группы вольных разбойников или повстанцев. Их банды взяли под свой контроль северо-западные окраины Галлии и, вероятно, могут считаться прообразами веселой компании Астерикса из популярных французских комиксов. В IV веке историк Аврелий Виктор охарактеризовал их как сельскую шайку, уничтожившую много домов и пытавшуюся захватить некоторые города (О цезарях, 39.17). В общем, речь здесь идет не о мелких бандах, тем более что предводители багаудов даже чеканили монеты с собственными профилями, а также иными средствами пропагандировали себя в качестве законных императоров.
В IV веке багауды практически исчезают с горизонта исторических хроник после восстановления Диоклетианом и его преемниками имперской власти, но вновь появляются в начале V века — в контексте близкого падения Западной Римской империи. В пьесе неизвестного автора «Жалобщик» (или «Ларчик»), датируемой этим временем, хоть и написанной в стиле творившего во II веке до н. э. Плавта (к вопросу о консерватизме высокообразованных римлян), сообщество багаудов очень похоже на отпавшую от цивилизации коммуну хиппи. На Луаре, сообщает автор, народ живет по законам природы. «Там нет места притворству и хитрости, лжи и обману. Суд вершат с кроны дуба, приговор на кости вырезают. Иск подать может самый безродный, и судьи там люди простые. Всё дозволено там». Подобное описание вроде бы указывает, что сообщества багаудов воспринимались как вышедшие из повиновения имперским властям и законам, обособившиеся и занявшиеся построением более справедливого общества на окраине империи. Однако не стоит забывать, что данное описание получено нами из комедии. Христианский мыслитель и писатель V века Сальвиан рисует совсем иную картину мотивов и поведения этих отщепенцев. Согласно его словам, багауды, по сути, вынужденные переселенцы, беженцы от произвола римских властей. Багаудов можно было бы назвать преступниками, но они были вынуждены обратиться к преступлению. Римское государство, говорит автор, вот кто является настоящим разбойником (Сальвиан, О мироправлении Божьем, V. 5–6).
Нам, вероятно, никогда не удастся получить четкого представления о том, что именно затевали багауды. Ясно только, что они обрели немалую силу, коль скоро попали на страницы римской истории и вынуждали империю давать им организованный вооруженный отпор. Разгул бандитизма на окраинах империи во все времена свидетельствовал об ослаблении власти Рима над провинциями: немощность центра порождала на периферии вакуум в пространстве силового влияния, и этот вакуум спешили заполнить альтернативные местные вожди. Периодические всплески бандитизма свидетельствуют и о том, что государство заботилось прежде всего об отражении угроз со стороны крупных вражеских армий, способных подорвать стабильность и уничтожить само владычество Рима над своими землями. Да и простых людей более всего волновало, как бы не оказаться под пятой захватчиков. Ужасы вражеских нашествий, регулярно испытываемые в старину, до взятия под контроль всего Средиземноморья, на века запечатлелись в народной памяти. Римская империя в значительной мере обеспечивала себе столь долгое существование на столь обширной территории именно за счет неких гарантий искоренения подобной угрозы для большинства ее обитателей.
Но в какой-то момент дряхлеющая империя столкнулась с возрастающим и жестоким сопротивлением центральной власти на местах и усилением напора варваров извне. В 410 году Рим подвергся разграблению готами… Это была невиданная катастрофа; подобное казалось невозможным вот уже 800 лет! Трудно вообразить шок, пережитый римлянами, — ведь предыдущий аналогичный опыт был для них столь же далеким прошлым, как для нас, скажем, Великая хартия вольностей
[88]. А теперь перейдем к детальному рассмотрению Римского мира на финальном отрезке его существования.
ГЛАВА 8
ПРЕОБРАЖЕНИЕ? ПРЕСТУПНОСТЬ В ОБРАМЛЕНИИ ХРИСТИАНСКОЙ ИМПЕРИИ
НА ЗАКАТЕ РИМСКОЙ СЛАВЫ
ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО АПРЕЛЯ 357 ГОДА христианский император Констанций II вступил в Рим во главе триумфальной процессии в ознаменование победы — формально над германскими племенами, а на самом деле над узурпатором Магном Магненцием. Сорокалетний император впервые посетил Вечный город. Константин Великий, отец Констанция II, в 330 году перенес столицу империи в новый город, построенный (в соответствии с христианскими канонами) на месте старого Византия и не запятнанный пороками языческого прошлого. Государь проявил поистине христианскую скромность, назвав населенный пункт в собственную честь — Константинополем. Хотя Рим после этого и утратил формальный столичный статус как центр средоточия власти, его продолжали считать сердцем империи. Присутствовавший при вступлении Констанция в Рим Аммиан Марцеллин описывает это событие с присущим ему сарказмом (Аммиан Марцеллин, Римская история, XVI.10). Император никогда не побеждал чужеземного врага, сообщает историк, но захотел отпраздновать свою победу над собратом, причем настолько пышно, насколько это возможно. Государь восседал в одиночестве на золотой колеснице, усыпанной сверкающими драгоценными камнями, его окружали пехота и конница — все в доспехах; они держали знамена, украшенные золотом и драконами, сотканными из пурпурных нитей. Военных, замечает Аммиан, было так много, что они хоть сейчас могли отправляться в поход. Толпа приветствовала императора, но он сидел недвижимый, подобно статуе, а шею его словно держали в тисках. Несмотря на то, что правитель был очень маленького роста, он нагибался вперед, проезжая через высокие ворота. Держался он с таким величием, что не делал никаких движений лицом, ни разу даже не сплюнул и не потер нос.
Триумфальное вступление в Рим Констанция II стало кульминацией перемен в поздней Римской империи — перемен, которые оказали серьезнейшее влияние и на преступность, и на ее восприятие. Прежде и превыше всего повлияло на империю ее обращение в христианство. Рассмотрим главные вопросы, связанные со сменой официальной религии, и затем перейдем к обсуждению перемен в понимании преступности, вызванных освоением римлянами христианских догматов. Означало ли принятие веры, проповедовавшей кротость и всепрощение, готовность империи начать историю с чистого листа? Как некогда Ромул, оплакивавший убиенного брата, не сожалела ли поздняя Римская империя о совершенных ранее преступлениях и не стремилась ли дистанцироваться от криминального прошлого?
