Дима терпеливо отвечал на них, как будто маленькой девочке объяснял, почему светит солнце.
– Будем слушать и конспектировать лекцию.
Девушка очень долго переваривала эту информацию, поэтому Дима зашел за спину и слегка подтолкнул ее в сторону двери аудитории.
Они вошли в кабинет, ослепленные утренним солнцем прохладного осеннего дня. Марина ощутила множество взглядов на себе, точнее, на них. Дима невозмутимо поднимался по ступенькам в аудитории, выбирая подходящее укромное место подальше от любопытных глаз. Только поднявшись на середину лестницы, Марина поняла, что Дима держит ее за руку.
Они сели.
Аскендит выбрал место ближе к концу аудитории возле окна. Он сел ближе к окну. Все вокруг украдкой поглядывали на них, и это жутко нервировало. Она повернула голову к доске. Часы над ней показывали, что лекция вот-вот начнется.
Марина кожей ощущала взгляд Димы на себе, но не могла заставить себя посмотреть на него.
Она чувствовала стыд и горечь. Она бы так хотела, чтобы они не встречались. Чтобы он не влюблялся в нее. Марина ненавидела себя за то, что обманывала его и за то, что не могла изменить то, что ей придется его предать.
Аскендит чувствовал напряжение между ними. Он видел, что Марина умышленно избегает его взгляда. Но он ошибочно предполагал, что дело в страхе перед правдой, которую он раскрыл.
Он первый раз открылся кому-то. Никогда прежде после Евы он не имел серьезных отношений. Дэвлесс, люди…, все женщины были одинаковыми для него. Расчетливые, меркантильные. Человеческим женщинам нужны были деньги, а дэвлесс – власть Аскендитов. Ему казалось, что они желали владеть им как вещью, но они не понимали, что были для него все на одно лицо. Его сердце после Евы больше не откликалось ни на кого… кроме Марины.
Марина достала тетрадь с ручкой и судорожно сжала ее.
Глаза впали от недосыпа, а глубокие тени сделали ее совсем уставшей. Непослушные кудри тянулись к нему, и Дима с трудом подавил желание накрутить пружинку на палец. Он улыбнулся, вспомнив сколько счастья принесла ее СМСка. Правда, он ожидал более теплый прием, но понимал, что вчерашнее покушение напугало ее.
С громким стуком двери вошел лектор. Марина вздрогнула. Преподаватель поздоровался. Все встали – поприветствовали его.
Дима слегка прикоснулся рукой ее запястья, привлекая внимание:
– У тебя бумаги с ручкой для меня не найдется? – прошептал он на ухо. От его дыхания мороз пробежался по коже.
Марина вырвала из тетради лист. Украдкой она посмотрела как он, играя, прокрутил ручку в пальцах и начал что-то писать. Черные волосы упали на лицо. Он прищурился, и родинка под глазом подскочила. Марина почувствовала острое желание накрыть ее губами и резко отвернулась.
Преподаватель тем временем включил проектор.
Дима пододвинул листок бумаги. Аккуратным, словно напечатанным почерком было написано:
“Как ты?”
Горло перехвалило. Марина сглотнула и придвинула к себе листок.
Что она должна была ответить? Что он хотел, чтобы она ответила?
“Все хорошо”.
“Неправда”.
Марина не ожидала такого ответа. Она вскинула лицо и окунулась в хмурое небо его глаз. Он грустно улыбнулся и положил свою горячую ладонь на ее. Марина вздрогнула и отдернула руку.
Безмолвно они смотрели друг на друга.
Дима придвинул листок к себе.
“Ты боишься меня?”
Марина опустила лицо над столом так, что побледневшее лицо спряталось за ширмой волос. Минут пять она рисовала точку на новой строке.
Что она должна была ответить? Нет, она не боялась Диму. Она боялась Владыку. Она боялась за жизнь мамы. Она боялась за жизнь Димы. И, черт возьми, она боялась за свою жизнь. Она не хотела умирать.
“Нет, – немного подумав, она добавила. – Что это была за девушка в аэропорту?”
Дима нахмурился. Острие ручки застыло над бумагой. Что ему написать? Соврать или написать правду?
“Моя невеста”.
Марина резко выдохнула. И не веря своим глазам, она схватила листок и несколько раз перечитала. Вот так просто. Невеста. Марина была настолько поражена, что разом Владыка отошел на второй план.
Дима поймал пораженный взгляд Марины и, вырвав из рук листок, продолжил писать.
Он придвинул лист обратно. Его сосредоточенный взгляд, казалось, прожжет в ней дыру. Его подчерк становился более неровным, размашистым, но оставался таким же красивым.
“В моей семье так принято. Мне много лет и положение требует от меня наследников с чистой кровью”.
Марина пораженно уставилась в бумагу. Она знала о важности чистоты крови наследников. В информационных газетах дэвлесс она натыкалась на информацию десятилетней давности о его помолвке, но прошло ведь много лет.
Ревность внутри вдруг принесла ей облегчение. Вдруг не так сложно стало смотреть на него, зная, что ей придется предать его доверие. Но обида и тяжесть последних двадцати четырех часов взяла вверх.
Руки задрожали, и написание слов далось ей с трудом.
“Решил в любовницы меня записать?”
Марина посмотрела на Диму в упор, когда он взял, переданный ею листок, когда быстро взглянул, когда поднял глаза… В них читалось замешательство.
– Это фиктивн… – Дима произнес это вслух.
Марина его перебила:
– Фиктивный брак? Ты это хочешь сказать?
Она уже не могла сдерживать слезы, что текли по щекам.
Марина опустила голову и скрылась за преградой из волос, чтобы не видеть его физиономии. Она нервно схватила кулон, что он подарил и изо всех сил сжала.
“Глупые, глупые слезы. Зачем вы льетесь, когда не надо? Не хочу, чтобы он видел меня такой”.
Марина злилась на себя за то, что оказалась такой беспомощной против сумасшедшего вороха противоречивых чувств.
– Посмотри на меня. – Марина услышала, что он сказал, но не отреагировала. – Посмотри же на меня, – он протянул руки и попытался повернуть ее лицо к себе.
Марине хотелось кричать на него, кричать на Владыку. Она устала от обманов. Она устала чувствовать себя марионеткой в чужих руках.
– Не трогай меня! – заорала она и вскочила, совсем забыв, что они находились на паре.
Преподаватель оборвался на полуслове. Дима тоже встал со своего места:
– Прошу тебя, выслушай…
– Мистер Аскендит? – удивленно воскликнул преподаватель и уставился во все глаза на мецената их университета.
Дима раздраженно бросил на него взгляд.
– Иди, – Марина прошипела в ответ на его умоляющий взгляд. На преподавателя Дима даже и не взглянул, когда вышел из аудитории.
