— При чём тут Жива?
— В том-то и юмор, что совершенно ни при чём.
— Тогда не понимаю. Зачем Живе моя мать?
— Живе плевать и на тебя, и на твою мать, и на всех нас вместе взятых, — снисходительно ответила Стефа. — Но в честь дня рождения Милославы во всех храмах Живы пройдут торжественные службы, и народа там будет полно.
— То есть погоди, — вдруг дошло до меня, — это что получается? Жива присосалась ко дню рождения мамы, и в этот день все будут славить Живу?
— Забавно, да? — усмехнулась Стефа. — Боги мастера на подобные фокусы, и такие удобные случаи не пропускают. Они на нас тысячелетиями паразитируют, у них всё давно уже отработано. Понимаешь, сами по себе боги слабы, это, по сути, всего лишь отъевшиеся духи. Сильный Владеющий любого бога легко превратит в пыль. Да что Владеющий, даже несколько обычных людей вполне могут справиться с богом, если у них достаточно сильная воля, которую у бога не получится быстро подавить. Поэтому они людям особо и не показываются, и общаются в основном через жрецов. Но зато боги легко могут воздействовать на человеческий эгрегор. Для них ничего не стоит собрать толпу фанатиков и послать их куда-то. Или, к примеру, внушить тысячам людей, что день рождения Милославы — это очень важный праздник, в который надо обязательно восславить Живу.
— Мне это очень не нравится, — сказал я с отвращением. — Нельзя ли тут что-нибудь сделать?
— А что тут можно сделать? Мы-то воздействовать на эгрегор не можем. Можно, конечно, Живу просто убить, но что толку? Вместо неё тут же появится какой-нибудь Асклепий
[20], который от неё ничем не отличается. Да он, скорее всего, и перейдёт в её облик, верующие ничего даже не заметят. В убийстве богов нет никакого смысла, они все взаимозаменяемые. Только восстановим против себя их почитателей без всякой от этого пользы.
Глава 11
Леший действительно перестал мешать, и лес, наконец, начал обустраиваться. До снега много сделать не успели, но основные дорожки уже проложили и даже частично замостили. Кое-где даже появились указатели и скамейки. В самых красивых местах поставили укромные беседки, а возле лесного озера начали обустраивать небольшой пляж и причал для лодок. Я с удовольствием прогулялся по очищенной от снега дорожке до живописной полянки и устроился в укромной беседке, пока, впрочем, совершенно открытой всем ветрам. Но летом её полностью укроют плети партеноциссуса
[21], и она станет действительно уютной.
— Ингвар, — позвал я, — подходи, поговорим.
Некоторое время ничего не происходило, но через минуту леший всё-таки появился. Выглядел он хмуро.
— Что-то ты какой-то невесёлый, Ингвар, — заметил я. — Тебе что-то не нравится?
— А с чего мне должно нравится то, что по моему лесу шляются люди? — сварливо спросил леший.
— Если по твоему лесу, то ясно, что не понравится, — согласился я. — Только это не твой лес, а мой, и ты за ним всего лишь присматриваешь по моему поручению. И лучше бы тебе об этом не забывать.
Леший угрюмо смотрел на меня и молчал.
— Чем ты недоволен вообще? — устало спросил я. — Я забрал этот лес, но и расплачиваюсь за это щедро. Ты ведь не уходишь в какой-нибудь дикий лес, а остаёшься тут, потому что прекрасно понимаешь, что ты потеряешь, если уйдёшь. Я и отношусь к тебе с уважением, вот сейчас сам пришёл, хотя мог тебя просто к себе вытащить. Так что тебя не устраивает?
— Ты и сам всё понимаешь, — недовольно проворчал леший.
— Конечно, понимаю, — согласился я. — Ты здесь из-за святилища, которое для тебя ценнее десятка диких лесов. А ещё мы оба понимаем, что это моё святилище, а ты просто паразит, извини уж за прямоту. И тем не менее я разрешаю тебе кормиться от моего святилища и требую от тебя всего лишь необременительной службы. И ещё мы с тобой оба понимаем, что любой лесной дух будет счастлив тебя заменить, так что не надо изображать из себя пострадавшего, это мне уже начинает надоедать. Жизнь состоит из компромиссов, смирись с этим. Советую тебе прислушаться к моим словам, потому что я не собираюсь тебя долго уламывать.
— Я услышал тебя, — кисло сказал леший.
— Ну вот и замечательно, — обрадовался я, — значит, я не зря тут перед тобой распинался, потому что больше этого делать не собираюсь. Я, собственно, так заглянул, поболтать. Вот мне интересно: ты говорил, что ты ощущаешь Госпожу как мировую энергию — а может быть так, что она и есть то, что христиане называют святым духом?
— Откуда мне-то знать? — удивился вопросу леший. — Я тебе кто — христианский поп? Спроси у них.
— Хм, — озадачился я. — Не думаю, что попы сами в этом разбираются. А те, кто могут что-то знать, у тех так просто не спросишь.
— Я в самом деле не знаю, — задумался Ингвар. — Когда я в викинг ходил, мы там ограбили несколько церквей, а парочку даже сожгли. Но я там не ощущал какого-то особого присутствия Госпожи. Если христиане ей в какой-то форме и поклоняются, к их церквям она относится равнодушно.
— Ладно, не знаешь, так не знаешь, — согласился я. — А вот мне ещё интересно: ты говорил, что Госпожа не может влиять на людей — почему так?
— Однако и вопросы у тебя, — покачал головой леший. — Ты за кого меня принимаешь — за старшего бога?
— Ну какие-то мысли на этот счёт у тебя есть? — настаивал я.
— Мысли, говоришь… — хмыкнул тот. — Мне на этот счёт мыслить вообще не по чину. Но я так думаю, что Госпожа помогает вам достичь вашего предназначения. Может быть, в этом как раз и состоит её предназначение.
— Ты считаешь, что у нас есть какое-то предназначение? — удивился я.
— В мире нет ничего бессмысленного, у всего есть своё предназначение. У тебя, у меня, у вот этого дерева, даже у самой Госпожи.
— И в чём состоит твоё предназначение, Ингвар?
— Развиваться. Совершенствоваться. Набираться сил для того, чтобы послужить Госпоже.
— А если ты, допустим, начнёшь просто жить для себя?
— Дух не может жить для себя, — криво усмехнулся леший. — Если дух слишком медленно развивается, Госпожа его уничтожает как отбраковку. Мы её порождения и её рабы.
— То есть поэтому вам так нужна энергия? — догадался я. — Чтобы развиваться побыстрее? И поэтому духи так жаждут обитать возле святилища?
— Не только, — покачал головой Ингвар. — Энергия святилища не принадлежит Госпоже. Пока дух живёт возле святилища, он свободен, и может жить как хочет.
— Ах вот как! — задумчиво сказал я. — Да, это многое объясняет. Не боишься всё это мне рассказывать?
