— В целом великолепный план, согласитесь, ваше высокопреосвященство, — сказал я. — Папа нашёл людей, на кого можно совершенно безопасно свалить ваше убийство, и при этом никто не станет его расследовать. А мы-то гадали, зачем папа потребовал, чтобы я сопровождал мать в этой поездке.
— Вы правы, господин Кеннер, — вздохнул Скорцезе. — В таких делах самое сложное — это избежать расследования или хотя бы заставить его пойти по нужному пути. Люди папы нашли блестящее решение, и кажется, я догадываюсь, кто автор этого замечательного плана.
— Я думаю, ваше высокопреосвященство, что вам нужно срочно покинуть этот дом, — сказал я. — Для того чтобы обсудить таланты сотрудников папы, лучше выбрать более подходящее время. Если моё предположение верно, то для вас смертельно опасно находиться рядом с нами. Сейчас люди папы ждут, пока отец Эннио Гвидиче не убедит нас, что похищение произошло по вашему приказу, но вряд ли на это отвели много времени. Полагаю, этот дом с минуты на минуту будет окружён.
— Надеюсь, что вы ошибаетесь, — мрачно сказал кардинал, вставая, и обратился к секретарю: — Лоренцо, ты слышал? Мы убегаем, прямо сейчас. А вы, молодые люди?
— Мы должны остаться, — ответил я. — Трупы в подвале рано или поздно свяжут с нами, и объяснить их потом будет гораздо сложнее.
— Резонно, — согласился Скорцезе, — но как вы собираетесь их объяснить?
— Ложь для нас неприемлема, — ответил я, — но мы вполне можем недоговаривать или вводить в заблуждение. Главное, нужно как-то обойти роль преподобного Эннио. Идеально будет, если удастся создать впечатление, что он сражался с бандитами и погиб от их руки.
— Разумная мысль, — с уважением посмотрел на меня кардинал. — Жаль, что наше знакомство состоялось при столь неблагоприятных обстоятельствах, но надеюсь, что у нас ещё будет возможность встретиться. До свидания, господа! Я прикажу слугам проводить вас в гостиную, а если ваши предположения всё-таки неверны, и никаких гвардейцев не появится, то они помогут вам вернуться домой.
Мы вежливо поклонились.
— Удачи вам, ваше высокопреосвященство, — пожелал я.
* * *
Ждать пришлось совсем недолго. Не успели мы расположиться в большой гостиной, как снаружи послышался шум и крики, и в комнату ворвались вооружённые гвардейцы, сразу же взявшие нас на прицел. Мы продолжали сидеть, демонстративно не обращая на них внимания — Ленка листала какой-то журнал на итальянском, а я просто задумчиво смотрел в окно. Крики и топот за дверью не смолкали, и через несколько минут в гостиную ворвался новый персонаж. Одет он был в мирскую одежду, но большой крест на груди говорил о том, что это священник. Новоприбывший был сильно не в духе.
— Где он? — рявкнул священник, обращаясь ко мне.
— Кто вы? — спокойно спросил я, неторопливо оторвав взгляд от пейзажа за окном. Ленка продолжала рассеянно листать журнал, совершенно не отвлекаясь на эту суматоху.
— Я спросил вас, где кардинал, — прорычал тот. — Отвечайте немедленно!
— Я не собираюсь разговаривать с неизвестным, — ответил я. — Кто вы — грабитель? Бандит? По какому праву вы ворвались в чужой дом?
— Я аббат Доминик Верде, и я здесь представляю закон. Вы обязаны отвечать на мои вопросы.
— Ничего подобного, — возразил я, — мы не обязаны отвечать на ваши вопросы. Но мы можем на них ответить, если вы убавите тон и будете задавать свои вопросы вежливо.
Аббат смотрел на меня, в бешенстве сверкая глазами, и я уже начал бояться, что он сделает какую-нибудь глупость — слишком уж он был зол. Однако он всё-таки сумел совладать с собой, и наш разговор продолжился в более приемлемом тоне.
— Итак, молодой человек, я вас спрашиваю: где кардинал Скорцезе?
— Помилуйте, аббат — откуда мне это знать? — удивился я. — Почему вы вообще задаёте мне подобные вопросы?
— Ко мне следует обращаться «отец Доминик» или «преподобный», — нахмурился аббат.
— А ко мне следует обращаться «господин Кеннер», — парировал я.
— Хорошо, господин Кеннер, — скрипнул зубами Верде. — Вам известно, где сейчас кардинал Скорцезе?
— Не имею ни малейшего представления, преподобный, — ответил я. — И кстати, что вам вообще от нас нужно?
— Ваш переводчик сообщил, что вас похитили люди кардинала Скорцезе. Мы прибыли к вам на помощь, так что я рассчитываю на ваше сотрудничество.
— Это ложь, — отмёл я это заявление. — Нас действительно похитили, но не люди Скорцезе, а ваши соучастники. Что же касается нашего переводчика Джованни Роско, то именно он и привёл нас в засаду, где нас ждали люди папы.
Верде начал наливаться краской.
— А вы, уважаемые, — обратился я к недружелюбно глядящим на меня гвардейцам, — можете не сверлить меня подобными взглядами. Подумайте о том, во что вас втянули, и что вы скажете нашей матери, когда она станет карать всех замешанных в этом преступлении. То, что вы делаете это по приказу, не будет для неё оправданием.
— Я давно не слышал подобного бреда… — начал Верде.
— Прежде чем вы что-то скажете, преподобный, — прервал его я, — вам стоит знать, что я эмпат и чувствую ложь. И вообще, я не вижу смысла продолжать этот разговор здесь. Приходите к нам в палаццо дельоспити дель папа, и мы обсудим все детали этого дела вместе с нашей матерью. Прихватите с собой Джованни Роско, нам будет интересно выслушать его версию.
— Я хочу услышать ваши объяснения по поводу четырёх трупов в подвале, — упрямо сказал аббат.
— Это ваши люди, которые нас похитили. Все объяснения мы вам предоставим в присутствии сиятельной Милославы Арди. А сейчас мы отправляемся домой.
— Я не могу вас отпустить, — мрачно сказал Верде. — Здесь произошло убийство четырёх человек, и я обязан расследовать это дело.
— Зачем вы ещё больше усугубляете свою позицию, преподобный? — кротко спросил его я. — Она и так хуже некуда. Наша мать вот-вот начнёт нас искать, и очень скоро она нас найдёт. Даже если вы убьёте нас и всех слуг в доме, это ничего не изменит — вы ничего не сможете спрятать от Высшей. Вы действительно хотите, чтобы она пришла сюда? Вам ведь тогда придётся отвечать на её вопросы.
Аббат скрипнул зубами, глядя на нас с неприкрытой ненавистью.
— Дорогая, мы уходим, — объявил я.
Нас не стали задерживать.
Это было довольно странное чувство — ощущать себя маленьким ребёнком, который грозится пожаловаться маме. Однако особого выбора у меня нет — это дома в княжестве я что-то из себя представляю, а для местных я всего лишь непонятный молодой человек откуда-то издалека, то ли обычный шевалье, то ли вообще не дворянин. У нас в княжествах не применяется европейское вассальное право, так что в империи наше дворянство не признают, или, точнее, считают сомнительным.
Совсем другое дело мама — любой, увидевший её поле, уже вряд ли его забудет. Сказать по правде, не будь она моей матерью, я бы и сам старался держаться поосторожнее с человеком, способным сотворить такое.
