Наконец, Оливер покачал головой и повернулся ко мне. Его лицо было красным и распухшим от слез, и меня вдруг охватило отчаянное желание помочь ему.
– Как бы я хотел, – сказал он, предпринимая отчаянную попытку говорить своим прежним рассудительным голосом, – как бы я хотел, чтобы ты ничего этого не видел.
– Да ладно, все в порядке. Все люди плачут.
– Дело не в этом. Ну, или не только в этом. А… во… всем. – На его губах появилась легкая грустная улыбка. – Я вел себя ужасно.
– Но не ты же посылал всех на хрен.
– Нет… я… я благодарен тебе за то, что ты за меня вступился. Но я не должен был доводить до этого.
Я протянул к нему руку и убрал прядь волос, упавшую на его влажные от слез глаза.
– У нас ведь был уговор: ты придешь со мной на мое рабочее мероприятие, а я с тобой – на твое семейное торжество.
– И если бы… если бы я вел себя лучше, то у нас бы все получилось… лучше. – Он сделал паузу. – Я ведь знал, что маме не понравится эта рубашка.
– К черту рубашку. И, я понимаю, что это прозвучит ужасно, но к черту твою мать.
– Пожалуйста, не говори так. Знаю, сегодня был тяжелый день, но они искренне желают мне счастья. А я все время их подвожу.
– Оливер, ничего глупее я еще не слышал. – Я тщетно пытался говорить спокойно и рассудительно. – Да, я понимаю, что это лишь предположение… но скажи, бывали ли случаи, когда мама не осуждала тебя за твой внешний вид?
– У нее очень строгие требования.
– Возможно. А может, она – и я понимаю, мне очень трудно сейчас оставаться беспристрастным, – просто привыкла все время критиковать тебя и не обращает внимание на то, как сильно тебя это задевает?
Его глаза снова наполнились слезами. Я молодец, ничего не скажешь!
– Она не хотела расстраивать меня. Она пыталась помочь.
– И знаешь что? Я тебе верю. Но только тебе не нужна такая помощь. После которой ты считаешь… что все делаешь неправильно. Про твоего отца и говорить нечего.
– А что не так с моим отцом? Я понимаю, что он немного старомодный, но он никогда не бывал жестоким, всегда старался поддержать. Помог Кристоферу поступить в медицинский колледж, а мне – стать юристом.
– Но это не дает ему права называть тебя конченым мужеложцем на глазах у своих друзей.
– Он шутил. И он ничего не имеет против моей сексуальности.
– Однако использовал ее как повод для шуток.
– Люсьен, мне и без того плохо.
– Ты не должен так переживать, – не унимался я. – Ты ведь хороший человек.
– Но не очень хороший сын.
– Только с точки зрения тех засранцев, которых тебе посчастливилось иметь в качестве родителей.
Он снова спрятал от меня лицо, и у меня возникло ужасное чувство, что он сейчас опять расплачется.
– Я не хочу больше это обсуждать.
Мда. Утешитель из меня был еще тот. Я бы с радостью притворился сейчас плохим парнем, чтобы Оливер направил всю свою злость на меня, а не на самого себя, но не стал этого делать. Все равно я бы все запорол. К тому же такой метод не привел бы ни к чему хорошему. Я снова похлопал его по плечу – ничего удачнее за весь сегодняшний день я все равно придумать не смог.
– Прости, – сказал я, продолжая хлопать его, – мне правда очень жаль. Я готов тебя поддержать. И я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Тебе просто нужно это пережить.
Оливер переживал свои чувства… довольно долго.
Наконец он поднял голову.
– Как бы мне сейчас хотелось, – сказал он, – съесть сэндвич с беконом.
– Да легко, – возможно, мой энтузиазм был немного не к месту, но я так обрадовался, что могу хоть чем-то помочь ему, – сейчас сделаем.
– Только я вегетарианец.
Я задумался.
– Да, но ты ведь наверняка стал вегетарианцем, так как считаешь, что промышленное животноводство – зло и приводит к выбросам углекислого газа в атмосферу, верно?
– А это что-то меняет?
– Ну, – продолжал я, надеясь, что мне удастся правильно сформулировать мысль. Так, как это сделал бы Оливер. Мне казалось, что он должен был оценить мои старания. – Если ты не ешь мясо, потому что хочешь сократить отрицательные последствия мясоедения на окружающую среду, то здесь важно не то, что ты съел, а что было съедено. Точнее, даже не что было съедено, а то, что и так было куплено.
Он выпрямился. Похоже, что интеллектуальные упражнения успокаивали его намного лучше всех моих попыток оказать ему эмоциональную поддержку.
– Я мог бы возразить, что человек в любом случае должен отвечать за свои поступки, но продолжай.
– Так вот, бекон уже лежит у меня в холодильнике. Я уже оплатил его. Поэтому, какой бы вклад ни был мной внесен в развитие, к примеру, промышленного комплекса по изготовлению продуктов из копченого мяса, этот вклад уже был сделан. И теперь уже неважно, кто это мясо будет есть.
– Но если я съем бекон, ты купишь себе еще.
– Обещаю, что не куплю. Клянусь мизинчиком.
Он посмотрел на меня с неодобрением.
– Клянусь мизинчиком? Ты что, стал вдруг американцем?
– Ну хорошо: вот тебе крест, зуб даю, провалиться мне на месте! Но признайся, что я тебя убедил? К тому же бекон очень вкусный. Из экологически чистого мяса, получен от свиней, гулявших на свободе. Куплен в приличном супермаркете.
– Я уверен, что в твоей аргументации есть какой-то серьезный изъян. Но у меня сейчас в голове полная каша. К тому же, – его губы изогнулись в едва заметной улыбке, – мне правда очень хочется бекона.
– И между прочим, я готовлю потрясающие сэндвичи с беконом. Знаю один лайфхак.
– Наверное, я уже слишком старый, но еще помню, как вместо «лайфхак» говорили просто «способ приготовления».
Он точно начал приходить в себя.
– Да, я знаю отличный способ, как приготовить бекон. А теперь заткнись.
– Мне не стоит на это соглашаться.
– Ой, прекрати! Тебе хочется сэндвич с беконом. Так, пожалуйста, позволь мне приготовить тебе сэндвич с беконом.
Он замолчал надолго, хотя, возможно, прошло не более минуты. Я даже не предполагал, что для него все это окажется настолько серьезным.
– Что ж, – сказал он наконец, – хорошо. Но пообещай, что не будешь покупать бекон в ближайшие две недели.
– Раз для тебя это так важно… хорошо.
Оливер вытер глаза, поправил галстук, снова взялся за руль с видом человека, который поборол в себе желание съехать в придорожную канаву. И, к моей радости, остальную часть дороги он вел машину очень, очень аккуратно.
