– И как там было в Гуант… а, забей.
– Пожалуйста, приезжай. Ты уж извини меня, но придется тебе поверить мне на слово.
Ну вот и все. Как ни крути, мама была для меня важнее всех остальных.
– Я постараюсь побыстрее.
Я знал, что по-хорошему, мне стоило позвонить Оливеру и постараться все объяснить. Но я понятия не имел, как и что я ему скажу. «Привет, у меня очень близкие отношения с матерью, которые со стороны могут показаться странными и даже нездоровыми, поэтому я вынужден отменить наше с тобой свидание, на которое буквально напросился»? Но, увы, я был трусом, поэтому написал просто: «Не смогу прийти. Не могу объяснить почему. Прости. Хорошего бранча!»
Затем я быстро сменил свой прикид с «я иду на свидание и пытаюсь спасти свою репутацию» на «я готов к чему угодно: от смерти кого-то из родственников до прорыва канализации» и отправился на вокзал. Я уже был в поезде, когда позвонил Оливер. Я поморщился, а затем переключил на автоответчик. Он отправил мне голосовое сообщение. Кто, на хрен, так делает?
Джуди ждала меня около станции в Эпсоме в своем древнем зеленом Lotus seven. Я согнал с сиденья двух спаниелей, а третьего посадил себе на колени.
Она надела огромные автомобильные очки.
– Все на борту?
Я давно уже понял, что на самом деле этот вопрос всегда был лишним – ей было все равно. Она вдавила в пол педаль газа с таким энтузиазмом, что, если бы я не успел «взойти на борт», она просто размазала бы меня по дороге.
– Как мама? – крикнул я сквозь шум ветра, рев двигателя и радостное повизгивание спаниелей.
– Ужасно расстроена.
У меня перехватило дыхание.
– Черт. Что случилось?
– Яра София поет, не попадая под фонограмму. И ее это ужасно разозлило.
– А в реальном мире?
– О, с Одиллией все хорошо. Она в отличной форме. Ясный взгляд. Пушистый хвост, мокрый нос, блестящая шерстка и все такое.
– Почему же она была так расстроена, когда мы говорили по телефону?
– Ну, она немного в шоке. Сейчас сам увидишь.
Я убрал одного из спаниелей, устроившегося у меня в паху.
– Слушай, я тут с ума схожу от волнения. И буду тебе очень благодарен, если ты расскажешь, что все-таки случилось.
– Тебе не из-за чего париться, старина. Но боюсь, что сейчас мне лучше последовать примеру папы.
– Чьего папы?
– Да чьего угодно. Есть такое старое выражение: «Будь как папа, береги маму».
– Что? – Должен отдать Джуди должное, она смогла отвлечь меня от неминуемой загадочной катастрофы.
– Прости. Возможно, теперь уже неполиткорректно так говорить. Наверное, лучше перефразировать: «Будь как папа, держи свои чувства в узде» или как-то так. – Она задумалась на минуту. – Или, у вас, гомосексуалов, это должно звучать как: «Будь как папа, береги папу». Хотя тут окончательно можно запутаться.
– Ага, такие фразы любят печатать на футболках: «Некоторые любят все запутывать. Не обращай внимания».
– Ладно. Знаю, все это немного волнительно, но не падай духом, я постараюсь довезти тебя побыстрее.
– Да все в порядке. Не торо…
Она прервала мои возражения, резко прибавив скорость. Следующие десять минут я делал все, чтобы не умереть, жонглировал спаниелями и мотался из стороны в сторону по салону, пока мы с ужасным креном взлетали на гору и спускались вниз в долину, а затем мчались по извилистым проселочным дорогам мимо деревень, которые до нашего появления в них производили впечатление сонных.
Взвизгнув тормозами, машина остановилась около маминого дома. В нем когда-то располагалась почта, теперь же это был милый частный дом. У него было собственное прозвище – «Старая почта», а дорога, в самом конце которой он находился, называлась «Старая почтовая дорога». Старая почтовая дорога выходила к Главной дороге, от которой, в свою очередь, разбегались Мельничная дорога, Дорога к дому пастора и Дорога к трем полям.
– Мне надо отлучиться, – заявила Джуди. – Хочу поговорить с одним типом насчет его бычков. Знаешь, я очень люблю коров.
Она с ревом сорвалась с места и умчалась под лай спаниелей.
Я открыл калитку и пошел к дому через слегка заросший сад. Я не имел ни малейшего представления, что меня там ждет.
И уж меньше всего ожидал увидеть Джона Флеминга.
Первая мысль – у меня галлюцинации. Я видел его, когда был совсем маленьким, но совершенно не запомнил. Так что, по существу, в первый раз лично встретился со своим, если так можно выразиться, отцом. И совершенно не понимал, как реагировать – передо мной оказался просто какой-то незнакомый мужчина, даже не потрудившийся снять в помещении шарф. Они с мамой сидели в противоположных концах гостиной и производили впечатление людей, которым давно уже было нечего сказать друг другу.
– Что за хрень? – не сдержался я.
– Люк… – Мама встала, крепко сжимая руки. – Знаю, ты его почти не помнишь, но это твой отец.
– Я знаю, кто это. Но не понимаю, почему он здесь.
– Вот поэтому я и звонила тебе. Он хочет тебе кое-что сказать.
Я сложил руки на груди.
– Если это «Извини», или «Я всегда любил тебя», или тому подобная чушь, то он опоздал на двадцать пять лет.
В этот момент Джон Флеминг тоже встал со своего места. Как говорится, ничто так не скрепляет семейные узы, как момент, когда вы все становитесь в круг и смущенно таращитесь друг на друга.
– Люсьен, – сказал он. – Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя Люком?
Я предпочел бы прожить жизнь и ни разу не встретиться лицом к лицу со своим папашей. К сожалению, в этом – как и во многом другом – он не дал мне такой возможности. И знаете, в тот момент я чувствовал себя очень странно. Потому что между тем, как люди выглядят на фотографиях, и тем, каковы они в реальности, – жуткая, невообразимая пропасть, и далеко не всегда удается сразу их узнать. Но еще хуже, когда ты начинаешь узнавать в них самого себя. На меня смотрели мои собственные глаза. Странные глаза: не совсем голубые и не совсем зеленые.
Я мог бы проявить рассудительность, но предпочел не делать этого.
– Лучше бы ты вообще со мной не разговаривал.
Отец вздохнул с грустным и благородным видом, хоть и не имел никакого морального права так себя вести. Но дело было в том, что, несмотря на возраст, его скелет был в отличной форме. Это и позволяло ему держаться с огромным и абсолютно незаслуженным достоинством.
– Люк, – он повторил попытку, – у меня рак.
Ну конечно.
– И что?
– Это заставило меня многое понять. Подумать о том, что на самом деле важно.
– Это ты сейчас про людей, которых бросил?
