– Тебе легко называть все это ерундой. Тебе ведь не приходится с этим жить.
Оливер тихо, но сердито фыркнул.
– Вот видишь. Я же сказал, мои заверения тебе не понравятся.
– А ты ничего такого и не говорил. Ты просто заявил, что не будешь давать мне никаких обещаний и поиздевался над моими страданиями.
– Я не хотел над тобой издеваться.
Мы настороженно посмотрели друг на друга через разделявшее нас поле боя, заполненное едой. В какой-то мере наше второе свидание проходило примерно так же ужасно, как и первое. Пожалуй, даже еще хуже, потому что я опоздал на шесть часов и меня буквально отшили еще до того, как я заявился сюда. Но все равно я чувствовал себя по-другому. И, несмотря на раздражение, испытывал к нему странную симпатию.
– Ладно, – продолжал Оливер, – ты даже не дал мне закончить.
– Хотя обычно я в этом смысле – сама тактичность.
Он удивленно приподнял брови.
– Рад это слышать.
Неожиданно я покраснел.
Оливер слегка откашлялся.
– Как я уже сказал, мне ясно, что мнение желтой прессы тебя очень волнует и оказывает сильное влияние на твою жизнь. Но для меня – это полная чушь, и, в отличие от тебя, я никогда не обращал внимания на такие вещи.
– Хорошо… – проговорил я со странной хрипотцой в голосе. – Ты прав. Можешь снова говорить свои колкости.
– Я, правда, постараюсь не смотреть, что про тебя пишут. Не хочу обижать тебя.
– Я давно понял, что у меня плохой вкус по части мужчин. Но обычно мне удается избегать близкого общения с парнями, которые стремятся меня кинуть. Дело не в том, хочешь ты меня обидеть или нет. Но, – я старался говорить как человек, пресыщенный жизнью и давно уже смирившийся с неизбежным, и не показать случайно насколько беззащитным я себя ощущал, – ты ведь знаешь, как бывает. Людям становится любопытно. Или они злятся из-за чего-то. Или решают почитать все это, чтобы потом произвести на меня впечатление, показать, как им наплевать на все, что про меня пишут. Но на деле они приходят в ужас, а я потом чувствую себя в полной заднице.
– Что ж, если ты не можешь поверить в мои добрые намерения, поверь хотя бы в то, что я тот самый чопорный придурок, которым ты меня считаешь, и что читать бульварную прессу – выше моего достоинства.
– Я не считаю тебя чопорным придурком.
– Бриджет сказала, что это было самое первое определение, которое ты мне дал.
Вообще-то – второе. Первым было: «Если бы я знал, что твой единственный друг-гей такой секси, то согласился бы встретиться с ним еще несколько месяцев назад». Но это было еще до того инцидента с «гомосексуалом, который стоял рядом со мной». Я смущенно заерзал на стуле.
– Ну да. Но теперь я понимаю, что был немного несправедлив к тебе.
– Да неужели? – в его голосе прозвучала надежда с нотками недоверия.
– Я бы не сказал, что ты совсем уж чопорный придурок. Скорее, высокомерный недоумок.
К моему удивлению, он рассмеялся – низким громким смехом во все горло, так что волосы на моих руках слегка вздыбились от неожиданного удовольствия.
– Это я переживу. А теперь, – он поставил локти на стол и слегка наклонился ко мне, – скажи, что еще фиктивные парни должны знать друг о друге?
– У тебя же в последнее время были отношения. Тебе и рассказывать.
– В том-то и проблема. Когда у тебя мало парней, тебе почти не с кем сравнивать. Если же у тебя их много, тебе кажется, что ты делаешь что-то неправильно.
– Но ты же сам настоял на том, что мы должны узнать друг друга получше, – усмехнулся я. – Ты же понимаешь, для правдоподобия.
– Я вижу, ты никогда мне этого не забудешь.
Я на минуту задумался.
– Нет.
– Отлично. – Он вздохнул. – Как насчет дней рождения?
– Не переживай. Я уже забыл, когда в последний раз праздновал свой. Не парюсь по поводу дней рождения. В том числе своего собственного.
– Я запомню это.
– Боже, – простонал я. – Бьюсь об заклад, ты мне еще подаришь удачный, хорошо продуманный подарок. И я из-за этого буду чувствовать себя совсем паршиво.
Его губы искривились в усмешке.
– Почту за честь.
– Ладно, оно у меня в июле. Мы гораздо раньше придем к выводу, что не подходим друг другу, и порвем наши фиктивные отношения, прежде чем перед нами встанет эта проблема.
– А. – На секунду на его лице промелькнуло легкое разочарование. – Твоя очередь.
– Не помню, чтобы я занимал за кем-то очередь.
– Мне всегда казалось, что взаимная открытость помогает решать многие проблемы.
– Скажи, а в сексе ты универсал? – спросил я с невинным видом.
– Люсьен, следите за своими манерами!
Нет, я не думал о сексе. Совсем. Ни капельки. Ни даже чуть-чуть. И все равно приятная легкая дрожь пробежала по спине.
– Мм… – В голове было совсем пусто. – Хобби и всякие увлечения? Чем ты занимаешься помимо работы?
– Я работаю почти все время. Юриспруденция – очень ответственная профессия.
– Между прочим, именно из-за таких вот фраз, как «юриспруденция – очень ответственная работа», у меня и сложилось впечатление, что ты весь из себя такой чопорный.
– Ну прости, – сказал Оливер тоном, в котором не было и намека на извинения. – Но я не знаю, как еще сформулировать мысль, что у меня очень напряженная и сложная работа, которая отнимает почти все время.
– Можно было и так, как ты сейчас сказал.
– Ну надо же! Мы еще и трех дней не встречаемся, а ты уже пытаешься изменить меня.
– Зачем мне тебя менять? Намного веселее просто над тобой прикалываться!
– Я… – Он сморщил лоб. – Спасибо. Я думаю… я даже не знаю, комплимент это или оскорбление.
В эту минуту он показался мне даже милым – вот настолько я был плохим человеком.
– Ладно, считай это чем-то вроде игры. Но все-таки, неужели тебя ничего больше не интересует, кроме париков и судейских молотков.
– Я люблю готовить, читать, встречаться с друзьями. Стараюсь поддерживать себя в хорошей физической форме.
Ой-ой. Нет, я даже не думал о том, какое тело скрывалось под этой консервативной одеждой. И не пытался себе этого представить. По крайней мере, особенно на этот счет не фантазировал.
Оливер поймал мой взгляд.
– А что насчет тебя?
– Меня. Да как обычно. Домой прихожу слишком поздно, пью чересчур много, без толку треплю нервы тем, кому я небезразличен.
– Но чем-нибудь ты все-таки занимаешься?
