– Люсьен… – тихо вздохнул он. – Мне совсем не хочется одному идти на годовщину свадьбы родителей. И мне уже поздно искать для этого кого-нибудь еще.
Это совсем не было похоже на то возвращение в мои страстные объятия, на которое я надеялся после разговора с Бриджет.
– Если это все, что тебе нужно, я по-прежнему могу помочь тебе. Думаю, я уже достаточно хорошо изучил тебя и могу сыграть роль твоего парня на празднике, даже если мы больше не будем общаться до того момента.
– А что насчет твоей работы?
– Все будет хорошо, – пожал плечами я. – Большинство спонсоров удалось вернуть. И знаешь, я уже начинаю думать, что если они опять начнут придираться к моей личной жизни, я могу подать на них в суд.
Оливер внимательно посмотрел на меня своими серебристо-серыми глазами.
– Почему же ты раньше этого не сделал?
– Потому что в тот момент мне казалось, что я заслуживаю увольнения.
– А теперь тебе так не кажется?
– Иногда. Но я уже не так в этом уверен.
– Что же изменилось? – спросил он, глядя на меня с недоумением.
– Не заставляй меня это говорить, – простонал я.
– Что говорить? – Оливер нетерпеливо затряс ногой. – Ты уж прости меня за отсутствие проницательности, но я спал всего три часа.
– Судя по слову «проницательность», ты все же достаточно хорошо выспался. Оливер, дело в тебе. В тебе. Ты заставил меня измениться. А я облажался. И мне грустно.
На мгновение выражение его лица смягчилось. Но затем снова стало суровым.
– Если я оказал на тебя такое положительное влияние, почему же тогда ты крикнул мне через дверь ванной, чтобы я выметался, из-за пустяковой статейки в газете, которая славится своими орфографическими ошибками?
– Наверное, ты просто не понимаешь, что хоть я и стал лучше, все же по-прежнему остаюсь человеком-катастрофой.
– Ты не человек-катастрофа, Люсьен. Но я не хочу, чтобы через пару недель мне опять пришлось пережить нечто подобное, и ты не смог пока убедить меня в том, что этого не случится.
Я глубоко вздохнул.
– Хорошо. По правде говоря, нам обоим тяжело было найти себе пару. Поэтому мы и оказались вместе. Но мне почему-то кажется… что в твоей просьбе есть нечто неправильное.
– Неужели? – Он с удивлением приподнял бровь. – Я тешу себя мыслью, что моя просьба вполне разумна, и мне не хочется, чтобы наши отношения постоянно прерывались, а затем ты появлялся бы на пороге моего дома с извинением за свое дрянное поведение.
– Я понимаю, почему это так паршиво выглядит. Хотя мне кажется, что проблема не в этом. Я не могу тебе пообещать, что никогда не буду давать волю эмоциям, что случайно не сорвусь и не скажу чего-нибудь, что не следует говорить. Я только могу пообещать, и я считаю, что обязан дать тебе такое обещание, что буду честным с тобой… и всегда буду говорить тебе о том, что со мной происходит. – Это был ад. Я не сомневался, что угодил прямо в него. – И сегодня я должен был сделать это. Поэтому, в конечном итоге, мы здесь и оказались.
Пауза тянулась слишком долго. И я не мог понять, было это хорошим или дурным знаком.
– Ну хорошо, – Оливер настороженно посмотрел на меня, – разу уж ты собираешься быть со мной честным, что бы ты сказал мне сегодня?
Я открыл рот. Но в голову ничего не приходило.
– Мне кажется, – проворчал Оливер, – мы только что обнаружили изъян в этом плане.
– Нет. Нет. Дай мне минуту. Я смогу. Я смогу довериться. Рассказать о своих чувствах и обо всем, что меня тревожит.
Почему это было так тяжело? Это же Оливер. Самый достойный человек из всех, кого я встречал за последние лет десять. Не считая моих друзей. Вот блин.
– Мм… – протянул я. – Наверное, это звучит странно, но ты не против, если я пойду в твою ванную?
– Прости, но ты ведь не собираешься ею воспользоваться?
– Нет. Я… просто мне нужно зайти туда.
– Если ты опять будешь выгонять меня через дверь, я очень сильно разозлюсь.
– Не буду. Я очень хочу, чтобы со временем мы с тобой смогли говорить о подобных вещах, находясь в одной комнате. Но, понимаешь, не все сразу?
Он устало развел руками.
– Хорошо. Если тебе так нужно.
Итак, я отправился в ванную Оливера, запер за собой дверь и сел на пол, прижавшись к двери спиной.
– Ты меня слышишь?
– Замечательно слышу.
– Ладно. – Дыши. Дыши. Мне нужно было отдышаться. – Это… как бы оно ни называлось… то, что между нами было… это самое лучшее, что случилось со мной за последние пять лет. Я знаю, что наши отношения должны были оставаться только игрой, но со временем я стал относиться к ним иначе… даже не знаю, как сказать. И, вероятно, это помогло мне немного справиться с тем раздраем, в котором я находился. Но в то же время я по-прежнему ощущал себя уязвимым, мне было страшно… как и прежде.
Дверь слега задрожала, и я не понял, что именно произошло. Но потом подумал, что, возможно, Оливер сел с другой стороны от двери спиной ко мне.
– Я… Люсьен, я даже не знаю, что сказать.
– Ничего и не нужно говорить. Просто… просто выслушай меня.
– Конечно.
– Поэтому, когда я увидел статью, она заставила меня вспомнить прошлое, когда я… да. Видишь ли, мой предыдущий парень, Майлз… мы с ним встречались, пока я учился в университете, и потом еще немного. Наверное, это были те самые отношения, которые обычно заканчиваются после учебы, когда пропадают все точки соприкосновения. У нас начался сложный период… но я не знал, насколько он был сложным, пока Майлз не продал свою историю… мою историю… нашу историю… Daily… даже не помню какую именно. За гребаных пятьдесят штук.
Я услышал, как Оливер вздохнул.
– Прости. Вероятно, это было ужасно.
– Да уж. Я этого не мог понять… мне казалось, что когда ты влюблен, то должен чувствовать себя защищенным. Можно пробовать что-то новое, ошибаться, но все равно ничего страшного не произойдет, потому что вы понимаете, как много друг для друга значите. И я искренне верил в это, а он взял и продал все это прессе, и они свели пять лет моей жизни к парочке тройничков и одной-единственной вечеринке в Сохо, когда мы попробовали кокаин.
– Спасибо, что рассказал мне, – прошептал через дверь Оливер. – Я понимаю, как для тебя это было трудно, и ценю твое доверие.
На этом и стоило бы закончить. Но теперь, когда я начал рассказывать, я уже не мог остановиться.
– Он был знаком с моей мамой. Я рассказывал ему о моей семье, об отце, о том, что я чувствовал, чего хотел, чего боялся. А он все это изуродовал и опошлил. И теперь все считают меня таким, каким он меня выставил. Причем временами я сам этому верю.
