Было немного непривычно прийти к нему домой и понять, что уже вечер пятницы и я не останусь у себя дома наедине со своими страданиями или не пойду страдать на какую-нибудь вечеринку. Еще непривычнее было ложиться спать раньше часа ночи. Но постель Оливера отлично компенсировала всю эту непривычность – разумеется, прежде всего за счет самого Оливера, а также его постельного белья, которое наверняка было сшито из египетского хлопка и всегда только что постирано.
– Мм, – протянул я, подныривая ему под руку, – помнишь, я говорил тебе, что буду с тобой честен и откровенен насчет моих чувств и всего такого?
– Надеюсь, ты не нарочно сказал это таким зловещим тоном?
Я поежился.
– Извини. Извини. Просто голова у меня вечно полна зловещих мыслей.
– Люсьен, что случилось?
– Звонил отец. Он хочет встретиться со мной один на один, как папа с сыном.
– А ты этого хочешь?
– Не знаю. В том-то и проблема. – Я попытался пожать плечами, но в результате еще… крепче прижался к Оливеру. – Я сказал ему, что мне нужно подумать.
– Вероятно, это было мудрое решение.
– Да, немного мудрости мне не помешало бы.
Оливер водил пальцами вдоль моего позвоночника.
– Но ты уже решил, что ему ответишь?
– Пока нет. Я и хочу с ним увидеться, и не хочу. Каждый раз, когда я принимаю решение уйти, отказаться от всего этого, тихий голос у меня в голове начинает говорить: «Но у него же рак, придурок!» Я знаю, что буду идиотом, если поверю ему, и что эта встреча ничем хорошим не закончится. Но мне кажется… и сейчас, когда я это говорю, у меня тошнота подкатывает к горлу… но мне кажется, что я должен это сделать.
– Я понимаю.
Конечно, он все понимал.
– Конечно, ты все понимаешь.
– Что это сейчас было? Похвала в мой адрес или утверждение, что мое понимание является чем-то само собой разумеющимся?
– И то и другое. – Я повернулся на бок и уткнулся носом ему в шею. – То есть я принимаю как само собой разумеющееся то, что ты такой замечательный. Но это не означает, что ты перестаешь быть замечательным.
Оливер слегка откашлялся со смущенным видом.
– Спасибо. Хотя признаюсь, что я немного встревожен. Понимаю, я только раз встречался с твоим отцом, но не могу сказать, что он произвел на меня приятное впечатление.
– Кажется, ты ему тоже не понравился.
– Извини, если я доставил тебе какие-то трудности.
– Не говори глупостей. – Я оторвал нос от шеи Оливера и поцеловал его. – Ты мне доставляешь только радость. И я не уверен, что смог бы влюбиться в человека, который хорошо ладил бы с Джоном Флемингом.
– И все же я боюсь, что сжег мост, который не следовало сжигать.
– Это был мост из дерьма, Оливер. И я пока не уверен, на какой стороне этого моста хотел бы находиться.
– Понимаю, мне не нужно об этом говорить, – сказал он через некоторое время, – но я не хочу, чтобы он опять причинил тебе боль.
Я выгнул шею и посмотрел на Оливера таким пристальным взглядом, который можно вынести, только если вы оба лежите в постели почти полностью голые.
– И этот шанс довольно велик, правда?
– Я повторюсь, пускай это и очевидная вещь, но я не хочу, чтобы ты страдал.
– Я и сам не горю таким желанием. Просто мне кажется, что теперь… даже если что-то пойдет не так, ничего страшного не случится. Меня это не уничтожит.
– Как ни странно, – криво усмехнулся он, – меня это обнадеживает.
На следующий день, сидя на только что застеленной кровати Оливера, я поймал себя на мысли, что, возможно, немного преувеличил, когда утверждал, что меня это не уничтожит. В объятиях моего то ли фиктивного, то ли настоящего парня я чувствовал себя замечательно. Но теперь все было иначе. Однако у меня все же хватило духа собраться с силами и позвонить Джону Флемингу по телефону, который его люди прислали моим. То есть мне. Я и был «моими людьми».
– Джон слушает, – прорычал в трубку отец с уверенностью человека, который не сомневался, что он был самым важным и значительным Джоном на свете.
– Эм. Привет. Это я.
– Кто я? Сейчас неподходящий момент. Я должен ехать на съемки.
– Я – это твой сын. Тот, которого ты попросил перезвонить тебе.
– Да, да, я сейчас. – Ой, так он, получается, не со мной, выходит, разговаривал? – Люк, что случилось?
– Я звоню тебе, чтобы сказать…
– Да. Нет. Замечательно, спасибо. Мне очень нравится. – Он все еще разговаривал с кем-то другим.
– Послушай, – сказал я, – если хочешь встретиться, то я могу найти время на неделе.
– Да, я с радостью. Как насчет среды? Ты знаешь «Полумесяц» в Камдене?
– Не знаю, но могу загуглить.
– Давай встретимся там в семь. Джейми, я уже иду.
И он отключил связь. Если бы я был суеверным, то решил бы, что его финальная фраза, обращенная к другому человеку, была не самым лучшим знаком, но теперь у меня возникло ощущение, что я взял на себя некоторые обязательства. И должен пойти на встречу с Джоном Флемингом. Моим отцом. Один, без Оливера. Чтобы, возможно, отец извинился передо мной за то, что когда-то меня бросил.
Только он вряд ли это сделает, не так ли?
Моим первым порывом, следуя выработанной за многие годы привычке… и кстати, о какой именно привычке идет речь? Пять лет назад я гулял ночи напролет, напивался до отключки и трахался со всеми подряд. Шесть месяцев назад я приходил к себе, напивался и забирался под теплое одеяло. Сейчас же я просто хотел быть с Оливером.
И мое желание было вполне осуществимо, ведь так? Потому что он сейчас находился внизу.
К нормальной здоровой жизни или хотя бы к ее подобию не так просто было привыкнуть.
Я застал Оливера за кухонным столом, где он упаковывал в подарочную бумагу огромную коробку «Счастливых бегемотиков» от «Киндера».
– Поверить не могу, – сказал я, – что когда-то считал тебя скучным.
Он посмотрел на меня подозрительным взглядом, словно хотел спросить: «Ты что, пытаешься оскорбить меня?»
– И что же тебя заставило изменить точку зрения? То, что я уделяю внимание не только содержимому подарка, но и его внешнему виду?
– Оливер, это был не сарказм. Но ты действительно приятно удивил меня, потому что я не ожидал увидеть сегодня нечто подобное.
– Я упаковываю подарок. Что в этом такого необычного?
– Ты ведь не собираешься, как в «Реальной любви», бросать палочки с корицей на упаковку дешевого немецкого печенья.
Он слегка откашлялся.
