Двери лифта открылись. Мы шли до нашего номера в такой тишине, что шаги по ковру глухим эхом отдавались от стен. На часах одиннадцать пятьдесят четыре. Часть меня хотела знать, выйдет ли Инди в коридор в полночь, но большей части было наплевать. Мне нужно было писать песни. Ей придется помочь мне, хочет она того или нет.
– Остаешься здесь? – Блэйк устало потер лоб, другая рука уже лежала на дверной ручке.
Я кивнул на дверь комнаты няньки.
– Я закончу это турне с альбомом, – это было заявление, а не желание.
– Учитывая, сколько проблем ты доставляешь в процессе, тебе бы лучше сдержать слово. – Блэйк ущипнул себя за переносицу и захлопнул дверь перед моим лицом.
Одиннадцать пятьдесят пять.
Я стоял и смотрел на ее дверь, гадая, там ли Лукас. Определенно, он не был столь глуп, чтобы связаться с тем, что принадлежит мне. И это была голая, жестокая правда. Индиго Беллами – моя. Я заплатил за ее присутствие.
Хорошо это или плохо, но я имел право ею распоряжаться.
Я собирался использовать ее.
И трахнуть.
И дразнить ею Лукаса, потому что ему некуда деться – парню буквально придется смотреть на это. День за днем. Ночь за ночью. Как я видел Фэллон и Уилла на каждом сайте, в каждом журнале и на каждом носителе информации в этом мире. Целующихся, обнимающихся, улыбающихся на камеру. «Бушелл встретил свою любовь!», «Современное искусство: Уилл нашел свою Музу!», «Любовь в переулочке Лэнкфорд».
Одиннадцать пятьдесят шесть.
Клянусь, ее дверь дразнит меня.
Я был достаточно трезв, чтобы понять, что это невозможно, но все же это было так. Мне нужно постучать в дверь и покончить с этим, но что-то меня останавливало.
Одиннадцать пятьдесят семь.
Звуки за дверью. Что-то среднее между стоном и рычанием. Дело рук Вэйтроуза? Или ее собственных? Кровь закипала у меня в венах, член затвердел в трусах. Я представил, как она берет белую гостиничную подушку, сжимает ее своими загорелыми бедрами и верхом на ней ласкает свою киску. Она такая маленькая, что мне захотелось узнать, какая она внутри. Розовая, узкая и на ней легко остаются синяки. Я хотел запустить в нее свой язык и узнать это. Сорвать с нее трусики и проверить, совпадает ли цвет ее кожи на попке с цветом загорелых плеч и лица. Я физически ощущал потребность проверить данную информацию. Словно это – самая огромная тайна в мире.
О-о-ох, мой член уперся в молнию и набух до такой степени, что я чувствовал, как кровь пульсирует по его венам.
Одиннадцать пятьдесят восемь.
Из ее комнаты послышались шаги. Туда, сюда. Туда, сюда. Она, скорее всего, собирала вещи, а не мастурбировала. Я поправил член через джинсы, отряхнул одежду и хрустнул шеей. Так. Мне нужен секс. Стардаст еще не вариант. Она относилась к такому типу цыпочек, которым сначала надо узнать тебя поближе. Я мысленно записал напоминание, что как только мы приземлимся в Японии, я просуну свой член в первую же раздвинутую пару ног, которую смогу найти. Может, прямо в аэропорту. Даже если меня застукают. Не было ни одного человека в западном полушарии, который не видел бы мой член. Включая саму Инди. Как же ее глаза блестели, когда она смотрела на него…
Одиннадцать пятьдесят девять.
Беспокойство. Почему я беспокоился? Она ничего для меня не значила. Но она определенно была нужна. Все дело в альбоме, как мне казалось. Эта мысль засела у меня в голове.
Полночь.
Дверь все еще закрыта. Я не слышал ее шагов и не чувствовал ее приближения, а должен бы. Тепло тела способно передаваться через дерево, железо и пространство. Я сжал челюсти и ухватился за ручку ее двери. Это было бессмысленно. Дверь закрывалась автоматически, и даже я понимал, что не имею никакого права проникать в ее номер.
Минута первого.
Девчонка не собиралась подчиняться. Какая взбалмошная. Я занес кулак, чтобы постучать в дверь. В ту секунду, когда я почти коснулся дерева, дверь распахнулась. Передо мной стояла Инди с опухшими и красными глазами. В горле застряли слова, которые я так и не смог произнести. В большинстве своем ругательства, так что, может, оно и к лучшему, что я промолчал.
– Мне нужно, чтобы кто-нибудь обнял меня сегодня вечером, – выговорила она с трудом, обнимая себя за талию. Ее веки затрепетали от собственной искренности, словно она отдала мне что-то драгоценное. Свою слабость. И, конечно, я принял ее. Я вошел в ее номер. Если кто-то и будет обнимать Индиго Беллами во время этого турне, то это буду я. Она оттолкнула меня, коснувшись ладонью моей груди, и шагнула из комнаты в коридор вместе со мной.
Когда вечером она рассказала мне о своих родителях, мне стало ее жаль. Кажется, ее родители были достойными людьми.
– Давай будем относиться к этому бесстрастно, хорошо? Не ты ли придумал правило, что песни мы пишем за порогом наших комнат? Коридор – нейтральная территория.
– Мы уже давно оставили нейтралитет позади, и, черт тебя дери, опять ты все усложняешь, – прорычал я.
– Сегодня мне позволено вести себя как захочется, – фыркнула она.
Возможно, она была права. Я не был сиротой, но мог вполне ощутить себя таковым с моими-то родителями.
Не давая ей шансов к отступлению, я незамедлительно обхватил ее руками, держа, словно хрупкий фарфор. Она не такая костлявая, как мне казалось. Мне представлялось, что обнимать ее – то же самое, что обнимать мешок мрамора, но в реальности она была мягкой повсюду. От этой мысли я еще крепче прижал ее к себе, будто она могла ускользнуть сквозь пальцы, словно дымка.
Я положил подбородок на ее макушку, а она уткнулась мне носом в подмышку. Инди оказалась теплой и нежной. Восхитительной, вообще-то. Мне хотелось принять ее как наркотик. Сразу всю, за один присест. Я хотел, чтобы у меня случилась передозировка ею, понимая, какой вред я добровольно наношу своему организму. Потому что Инди, как наркотики, была временным спасением. Когда наши три месяца подойдут к концу, она оставит мою непристойную задницу и вернется к тому, что осталось от ее неблагополучной, но любящей семьи.
Я не винил ее.
Черт, я даже не стал бы останавливать ее.
В душе я понимал, что такой мерзавец, как я, не удержит ее.
Инди
Самый грубый подонок в мире, как выяснилось, мог приятно отвлечь.
Ведь я снова здесь, в коридоре, лицом к лицу, душа в душу с самым непутевым человеком в мире.
Вообще-то я собиралась остаться в комнате, даже если бы мир рухнул и Алекс попытался бы сломать дверь. Но потом, вскоре после концерта, позвонила Наташа, и я поняла, что последнее, что мне сегодня нужно – это оставаться в номере и хандрить. В ее голосе слышалась паника. Очевидно, представления Крэйга о том, как быть хорошим мужем и папой, сегодня канули в небытие, стоило ему встать с кровати. Нэт позвонила ее подруга Триш, сказала, что Крэйг привел к ней Зигги, ничего не сказав, и от него воняло, как от ирландского борделя. Нэт пришлось уйти с работы и забрать сына, затем безуспешно искать мужа на улицах, прижимая малыша к груди.
