– Он не даст тебе фору, – ее улыбка стала шире, когда Фэллон мотнула головой и положила руки на перила, поворачиваясь ко мне спиной. Париж перед нами светился черными и золотыми огнями, а Эйфелева башня, словно иголка, могла вонзиться в самое сердце. – Когда он чего-то хочет, он всегда это получает.
– Тебя он не получил, – прошептала я.
– Я всегда была у него. Я просто ждала, когда он придет и возьмет меня. Я делала все возможное, чтобы заполучить его внимание, но так и не получила его. Не всего. Ты не слушаешь меня, Индиго Беллами. Уходи прежде, чем он доберется до тебя. Вы не созданы друг для друга. А мы – да.
– Мы не созданы друг для друга, – повторила я. Это правда. Он издевался надо мной, говорил, что ему нужен кто-то другой, а затем поцеловал ее, стоило мне отвернуться.
– Лучше беги.
Я сломалась, словно кто-то ударил меня изнутри.
Сняла каблуки, даже не осознавая этого, взяла их в одну руку и ринулась прочь. Я бежала, бежала, бежала. Замок казался запутанным лабиринтом. На каждом этаже располагался длинный коридор с кучей больших комнат. Я побежала по лестнице вниз, зная, что Алекс поднимется за мной, и стала открывать двери в поисках самой многолюдной комнаты, где я смогу спрятаться. Только слабое эхо бас-гитары свидетельствовало о вечеринке наверху. Мое сердце работало быстрее разума. У меня не было плана. Я только знала, что, если увижу его сейчас, я выслушаю его объяснение и, может, даже извинение. Я прощу его и приму обратно.
Пока Фэллон не появится в следующий раз.
Пока соблазн снова не постучит в дверь.
Алекс Уинслоу страдал от зависимости и сам был зависимостью. Чистой и дикой. Я понимала, что не смогу отказать ему, и поэтому мне оставалось сделать лишь одно. Отступить.
Забежав в еще одну пустую комнату, я осмотрелась в поисках укрытия. Я не слышала никаких шагов, и он вполне мог сдаться и вернуться к поцелуям с Фэллон. Будут целоваться, пока их губы не отсохнут.
Это оказалась довольно-таки маленькая подсобка. Дверь оставалась незапертой, и телефон все еще ловил связь, поэтому я решила сидеть тут, пока вечеринка не утихнет. Тогда я смогу позвонить Лукасу и спросить, когда мы поедем в отель. Я закрыла за собой тяжелую дверь и включила фонарик на телефоне. Экран был разбит, но светил все так же ярко. Прямо как Алекс.
Я прижалась спиной к стене и присела на корточки, обхватив руками колени и прижав к ним подбородок.
Ты не обмануло, сердце.
Мне жаль, сердце.
Больше никогда. Больше никогда. Больше, больше, больше никогда. Ad infinitum
[32].
Прошло минут десять. Может, больше. Почему-то я не удивилась, когда дверь распахнулась, и сквозь щель в мою тайную коморку полился свет. Потом в проеме возникла фигура Алекса. Высокий властный силуэт, уверенные шаги. Свирепая мужественность исходила от одного его существования на этой планете. Все, что я рассмотрела в нем и чем восхищалась последние несколько месяцев, тотчас нахлынуло на меня, как только он зашел в темную тесную комнатушку. Я не знала, чего ожидать. Возможно, он извинится или будет грубым и как обычно безразличным. Скажет, что этому было суждено произойти. Что наши отношения были временными. Что Фэллон владела его сердцем. Что я владела лишь его телом и несколькими песнями, из-за которых я постоянно ощущала себя то польщенной, то рассерженной.
– Вставай, – его голос прозвучал как удар хлыста. Алекс схватил меня за руку и притянул к груди одним легким движением.
Я застонала и прижалась спиной к стене, отталкивая его.
– Уходи.
Он резко притянул меня к себе. Его движения были отчаянными и нетерпеливыми. Я снова оттолкнула его – на этот раз сильнее.
– Платье! – я старалась контролировать свое тяжелое дыхание. – Оно было для тебя. Эти лоскутки были для тебя. Вот почему я сшила его. Из твоих песен, Алекс. Если бы ты только присмотрелся внимательнее… – я оторвала лоскут от платья и помахала им перед его лицом.
Иди и расскажи своим друзьям, что я тот самый.
Твоя душа принадлежит мне, и это бесповоротно.
Мне даже все равно, что ты переспала со всей моей группой…
– Я сделала это ради тебя. Потому что ты многослойный, многоцветный, ты другой… и… и… – И ты такой сломленный. Мое платье развалилось. Ничего из того, что я делала своими руками, никогда не рвалось. Кроме Парижского Платья. Его платья. Я сделала вдох, крепко зажмуриваясь. – Просто уйди.
– Почему?
– Почему?! – я рассмеялась, пытаясь не расплакаться. Я не заплачу. Точно не из-за него. – Ты на моих глазах поцеловал свою бывшую, пока я стояла там в платье, сшитом для тебя. Прямо сейчас я чувствую себя самой глупой девушкой в мире, и мне кажется, я заслуживаю это одно мгновение слабости без зрителей. Можешь же посочувствовать, да? Понять необходимость таких эмоций без света прожекторов, направленных на твое уродливое, распухшее от слез лицо?
К чему вся эта моя предельная искренность? Я лишь разожгу его и без того раздувшееся эго. Хотя не уверена, что его самоуверенность все такая же непоколебимая. Вообще-то она, скорее всего, такая же хрупкая, как и мое нынешнее психическое состояние.
– Во-первых, я не целовал ее. Она поцеловала меня. А во-вторых… – он выдохнул и ударил по стене за мной двумя кулаками. Я оказалась в ловушке между его руками, но не боролась. В первый раз с нашей встречи мне это было не нужно. Я знала, что не позволю ему получить себя. Не после того, как его губы касались губ другой женщины. Однако контроль над собственным телом, как ни жаль, разочаровал меня.
– Я ничего не почувствовал, – сказал он.
– Ты любишь ее, – настаивала я, надеясь услышать, что Алекс оспорит мои слова. – Ты сам так сказал.
– Люблю ее? – он фыркнул, качая головой. – Что выдало меня, Инди? А? Говоря о Фэллон, я всегда хотел опустить ее, заставить подчиниться. Просить о моем прощении и любви? Или тот момент, когда я гонялся за твоей жалкой задницей по всему миру? Скажи мне, Стардаст, это и есть любовь? Необходимость украсть и разрушить, уничтожить любимого, чтобы можно было хоть секунду дышать, не ощущая себя неудачником без члена? Я не люблю Фэллон. Это о тебе я писал песни. Именно тебя я вижу, как только открываю утром глаза, словно ты запечатлелась на сетчатке моих глаз. Это тебя я вижу ночью, за секунду до сна, словно твое изображение осталось на каждом чертовом потолке Европы. Я не хочу, чтобы это заканчивалось, и совершенно по эгоистичным причинам. Благодаря тебе я забыл о наркотиках и вспомнил об искусстве. Но у меня такое чувство, что не одному мне это по душе. Тогда зачем все портить? Из-за быстрого безответного поцелуя? Фэллон не является угрозой. Даже близко не стояла. Только с тобой я и хочу быть, пока не вернусь в Лос-Анджелес, Стардаст.
