– Если оставишь меня, – сказал он, – заберешь с собой мою душу.
– На кону всегда стояла моя душа, – тихо, но с вызовом ответила я. – У тебя нет души. Уже давно. Ты доказал это, все прошедшие годы скрывая преступление, хотя тогда одним-единственным звонком ты бы мог спасти мою маму. Я не нужна тебе. Тебе нужен лишь ты сам. Пришло время паковать вещи и отправляться на другие планеты. Найди свою душу, Алекс. Без нее ты никогда не будешь по-настоящему счастлив.
Глава двадцать восьмая
Алекс
Она оставила мне записку.
На листе бумаги.
Из блокнота.
Моего блокнота.
Блокнота, в котором я писал песни. Песни, на которые меня вдохновляла она. Песни, которые я писал для нее, и, может, ей. В них хранилось ее наследие, каждое слово было наполнено намного большим смыслом. Это было нечто среднее между стихотворением и посланием. О нас. Обо мне. О том хаосе, которым стали наши отношения. И внизу было написано красными чернилами и подчеркнуто кое-что еще. Написано недавно. Она так сильно прижимала ручку к бумаге, что в некоторых местах та порвалась.
Ты прекрасен, Алекс, но душа твоя пуста. Никто не умер бы за тебя. И никто не должен был умереть из-за тебя. Инди.
Она использовала слова из «Маленького принца», и почему-то от этого было больнее. «Маленький принц» принадлежал нам. Я написал ей песню о нем, а она использовала это против меня. Я понял, сидя в парижском отеле, ничем не отличающемся от других и в то же время ни на один не похожий, что наконец нашел ее. Девушку, стоящую всех написанных мной песен. А потом потерял ее. Девушку, чью жизнь я помог разрушить.
В конце холодного темного тоннеля моего существования брезжил свет: даже я понимал, что не могу отменить оставшиеся концерты турне «Письма Покойника». Дженна выроет еще один тоннель во мне и запихнет туда динамит, если я посмею о таком заикнуться. За мной следовали страховщики, в спину зловонно дышала звукозаписывающая компания. И я вообще-то успешно вернулся на сцену и устроил шумиху вокруг своего следующего безымянного альбома. Кроме того, мои товарищи полагались на меня. Товарищи, которых я хотел убить, но которым в то же время был обязан. Наши отношения были сложными, ненормальными, совершенно сумасшедшими. Они постоянно предавали меня, пытаясь вернуть к жизни. И работало же!
До этого момента.
Я пообещал себе, что чем бы это дерьмо ни закончилось, я позабочусь о том, чтобы Фэллон сделала для Стардаст и ее семьи то, что должна.
Я стоял у кухонного островка в номере, так сильно сжимая ее записку, что пальцы чуть ли не хрустели. Запах Инди все еще оставался в моих ноздрях, на моей подушке, внутри меня. Дверь позади меня открылась.
Да, я снова употреблял.
Ну пытался.
Черт, какой же хреновый из меня наркоман.
– Даже не думай, – я вдохнул, пытаясь зажечь маленькие камешки соли. Как, черт возьми, можно кайфануть с помощью этого? Мне нужны новые друзья. Новые молодые неудачники, которые научат меня отрываться с помощью пустяковых вещей. А ведь даже четырех часов не прошло после того, как ушла Инди. Страшно было подумать, что станет со мной через неделю. Я умру, если превращусь в то, что так отчаянно ненавижу.
– О чем я не должен думать? – я слышал, как Люк ходит позади меня, но поворачиваться не стал.
– Обо всем. Мой ответ «нет», о чем бы ни шла речь. Не разговаривай со мной. Не извиняйся. Не нужны мне твои соболезнования. В последний раз говорю, я трахнул Лору задолго до того, как ты встретил ее. Не нужно было дважды портить мои единственные серьезные отношения, – я раздраженно кинул соль на стойку и, конечно же, вступил с ним в беседу. Идиот. Я был идиотом. Часть меня, пусть маленькая и незначительная, заглушенная всем этим дерьмом в моей голове, понимала, что я это заслужил. Все произошедшее со мной. Уход Инди. Сучье поведение Фэллон. Мои друзья и агент нянчились со мной, врали мне: контролировали каждый мой вздох, начиная с моих любовных отношений и заканчивая альбомами, договорами, интервью и общим благосостоянием. Лукас встал рядом и смахнул полусожженную соль на пол с мраморной стойки.
– Думаешь, дело в Лоре? – закричал он мне в лицо. – Ты больной! Что с тобой не так? Дело не в Лоре и не в Фэллон. Даже не в Инди. Дело в тебе, придурок. Я влюблен в тебя, – он покачал головой, выплюнув эти слова мне в лицо.
Я повернулся к нему. Слова капали словно дождь сквозь щели в потолке. Медленно, но настойчиво. Если бы я только мог их понять.
– Что?
Лукас взял меня за руку и притянул к себе. Я позволил ему, поскольку был слишком поражен, чтобы сказать что-то внятное. Наши лица оказались на расстоянии нескольких сантиметров, но достаточно далеко, чтобы я смог разглядеть выражение его лица. Раненое, почти как у меня.
– Я люблю тебя. Люблю уже, хм-м-м, давай подумаем, лет двенадцать? Все знают. Для всех это очевидно. Я начал играть на барабанах из-за тебя, черт возьми. Тебе нужен был барабанщик, и ты не мог его найти. Никто не хочет быть барабанщиком, ведь их никто не замечает. Но я это сделал. Я хотел находиться ближе к тебе, а ты хотел организовать музыкальную группу. Поэтому я научился играть на барабанах. Потом я стал твоим инструментом. Подбирал за тобой ошметки – твою идиотскую подружку Лору, Фэллон и всех вокруг, чтобы получить хоть что-то от самого тебя. Несколько кусочков чертового Алекса Уинслоу, парня, который, к несчастью, обладал всем. Харизмой, талантом, такими глазами. Он умел заполнить собой комнату. Эти чертовы глаза, Алекс, – Лукас отпустил мою руку и закрыл лицо руками, качая головой в отчаянии и расхаживая по комнате.
Я хотел зажечь сигарету, чтобы чем-то занять рот. Я не мог и слова сказать, и был слишком поражен, чтобы пошевелиться. Все знали? Я что, жил в другом мире, не в том же, где мои товарищи? Кажется, они много чего скрывали от меня.
– Я помог вам с Фэллон расстаться не потому, что мне нравился Уилл или она, а потому что я люблю тебя. А любовь к тебе означает необходимость наплевать на свои желания и нужды. Фэллон тащила тебя за собой в зависимость и депрессию. Она отравляла тебя, поэтому я убрал ее. И я бы снова это сделал, если бы мог. Ни на секунду не задумавшись. Я бы убил за тебя, Уинслоу. А теперь Инди сделала нечто противоположное. Она воскресила тебя. Разумеется, глядя, как ты забавляешься с ней, я каждый день хотел наложить на себя руки. Я толкнул тебя в объятия другой, и это убивало меня. И все равно я это сделал.
Ради тебя.
Лукас упал на черный бархатный диван, зарывшись лицом в одну из подушек. В душе я задумался, каким нужно быть придурком, чтобы жить и не замечать, что один из лучших друзей влюблен в тебя. Таким, как я. Я тот придурок.
– Ты гей, – глупо сказал я, потирая потный висок. Не знаю, почему я так потел, но, возможно, в таком состоянии я не мог понять, насколько жарко в номере. Я так усердно пытался накуриться и не думать об Инди. И я потерпел поражение и в том, и в другом.
