– Брокки, не знаю, как ты, а я пошел спать.
И я знаю, что ты собираешься делать, сын. Поставишь пластинку – Чайковского, на минимальную громкость – и будешь растравлять свое страдание по Джулии. Счастье страдания. Не думай, что тебе удастся его избежать. Я-то знаю. Ты просто подпитываешь его другой музыкой.
(6)
БРОКУЭЛЛ
(Когда отец выходит из библиотеки, Брокуэлл выжидает, пока тот поднимется по лестнице и зайдет в спальню к Мальвине – поболтать с ней пару минут и выключить ей свет. Брокуэлл в самом деле ставит пластинку на ортофон, прикрутив громкость. Но не Чайковского; пластинку он взял из портфеля, с которым ходит в университет. Она называется «Июнь в январе»; голос певца и мелодия – слегка жалобные, почти скулящие, по моде того времени.
В январе настал июнь —
Потому что я влюблен.)
«Просто удивительно, до чего сильно действуют пошлые мотивчики». Ноэль Кауард. Мистер Гилмартин, атрибутируйте цитату. «Личные жизни»
[44]. Он удивительно прав. Эта песня пробирает меня так, как не пробирает более изысканная музыка. Потому что мои чувства пошлы? Нет; потому что это – голос моего поколения, а популярная романтика всегда сваливается в пошлость, и мне не судьба избежать того же самого. Во всяком случае, полностью избежать. Иначе быть мне занудным моралистом. Я-то лучше знаю или думаю, что знаю. Когда мне хочется романтичной музыки, я ставлю кого-нибудь из тяжеловесов, и мои предки думают:
Ему всегда претит все то,
Что так любезно мне.
О как, должно быть, утончен
Гилберт и Салливен. И весьма мудро замечено. В них гораздо больше мудрости, чем обычно думают. Как там?..
И боль, что почти наслажденьем томит,
Сменит радость, что с болью граничит…
[46]Никто не включит эти строки в «Большую хрестоматию викторианской поэзии» под редакцией сэра Артура Куиллер-Кауча. Однако старина Ку нашел место для многих строк, которые и вполовину не так хороши. Очень раздражает, когда Фрости все время зовет его «Ку», словно они близкие друзья. Доктор Джеймс Плиний Уитни Фрост, выдающийся поэт и лектор, преподаватель английского языка и литературы в Университете Уэверли. Олицетворение поэзии и хорошего вкуса, который мы хотели бы привить молодежи. Никогда не пытайтесь цитировать Ноэля Кауарда в разговоре с Фрости. Он неплохой мужик, если б только не был таким чертовски безупречным. Мне подавай старину Джимми Кинга, который всегда будет второй скрипкой при Фрости, потому что Употребляет. Я видел, как он Употребляет – прямо в этой комнате. У папы отличный шотландский виски… «Я трезвенник, но очень толерантен», – говорит Джимми, залив глаза – с таким видом, будто мы этой шутки никогда не слышали. А я – гордость и радость как Фрости, так и Джимми, потому что умею писать рефераты, какие им нравятся: безупречные для Фрости и весьма упречные, но с юмором, для Джимми. Я прекрасно знаю, как быть гордостью и радостью своих преподавателей, и выжимаю из этого все возможное. Вот только для папы и матери я не гордость и не радость. Чтобы стать отличником в их глазах, недостаточно быть отличником в изучении английского языка и литературы. Нужно отказаться от Джулии… Почему мать ее так ненавидит? Именно ненавидит, хотя когда я набираюсь духу пригласить Джулию к нам, мать – сама любезность и олицетворение светских манер. Начинает разговаривать со всей четкостью и правильностью, прямо из девятнадцатого века. Этот осел Бидуэлл вечно твердит, что она очень «светская дама», – он думает, это прекрасный комплимент для женщин постарше. Бидуэлл, мой главный соперник в учебе. Но ему никогда меня не обойти. Слабо́; пускай он все знает и все читал, даже Вирджинию Вулф читал и делает о ней доклады в клубе английской литературы, но он никогда в жизни не испытывал настоящего чувства. А если и испытывал, очень старается не допускать его в свои работы. В тот раз он жутко разозлил Фрости, намекнув, что в дружбе Теннисона с Хэлламом было что-то подозрительное. Тут такое началось! «Я не совсем уверен, что полностью понял ваши инсинуации, мистер Бидуэлл, но если мои смутные догадки правильны, я должен попросить вас больше не высказывать подобных предположений у меня на занятиях». Я лучше всех остальных знал, что имеет в виду Бидуэлл, потому что однажды теплой весенней ночью он предложил это мне. Надеюсь, мне удалось тактично сформулировать свой отказ. Не хотел задеть его чувства, но… нет уж, спасибо. Бидуэлл все знает про Оскара Уайльда, с которым в нынешнее лето Господне в Уэверли нужно обходиться оч-чень осторожно. Бидуэлл прочитал материалы суда над Уайльдом в книге из серии «Примечательные судебные процессы Британии», умудрился ее раздобыть в спецхране библиотеки. Но он не знал, что человек, совративший Уайльда на кривые дорожки, был канадцем. Да, Роберт Росс, представитель одного из наших Первых семейств. Странный штрих к весьма жалкой роли Канады на поприще мировой литературы. Но Канада вообще странная. Уайльд, преданный мальчишками-рассыльными и безработными лакеями. Почему он их сразу не раскусил?
Всегда непрочно, ненадежно зданье,
Основанное на любви толпы
[47].
Мистер Гилмартин, атрибутируйте цитату. Да, сэр. «Генрих IV», часть вторая. Как вы думаете, значит ли это, что Шекспир был снобом? А, мистер Г.? Не обязательно, профессор Дж. П. У. Ф. Возможно, это просто значит – он знал, что к чему, почем на рынке деньги и всякое такое. И вообще, снобы не всегда ошибаются. В.: А вы сноб, мистер Г.? О.: Время от времени, сэр, по мере необходимости и смотря по ситуации. Так же, как вы и все прочие люди… Любого возьми, он считает себя выше хоть кого-нибудь, верно, сэр? Мы с вами, например, снобы от литературоведения. Не то чтобы я ставил себя на равную ногу с вами, сэр, но я уже начинаю судить о людях по тому, насколько хорошо они знают английскую литературу. Но это вопрос непростой… Вот моя мать, например, считает, что Томас Гарди – первосортный автор, non penis canina
[48], но я заметил, что порой она обращается к «Отверженным», а сегодня я застал ее за чтением «Сент-Эльмо», который наверняка получил какую-нибудь премию как Самый Худший Роман. Какой из этого сделать вывод? О вкусах не спорят. Тетя Мин к этой фразе неизменно прибавляет: «…сказала бабка, поцеловав корову». А мой отец вечно перечитывает Вудхауса и вдруг повергает меня в столбняк цитатой из Оссиана, которого, как выясняется, впитал вместе с материнским молоком. Я не читал Оссиана, но надо как-нибудь в него заглянуть… А что впитал с материнским молоком я? «Шведскую семью Робинзон», неплохо, а еще – «Детей воды»; проф. Дж. П. У. Ф. высочайше одобряет ее как подлинный образец английской литературы, но она к тому же одна из ужаснейших, нравоучительнейших детских книг – даже среди тех, что написаны пасторами низкой церкви
[49]. Но еще – «Приключения Сэмми и Сюзи Хвостикс» и «День рождения крольчонка Пушистика», а это вообще никакая не литература… В.: Случалось ли вообще хоть кому-нибудь (за возможным исключением вас, сэр, проф. Дж. П. У. Ф.) вырасти на строгой диете из Лучших Образцов Человеческой Мысли? Нам всем нужна определенная доза мусора, чтобы оставаться людьми (опять же, за возможным исключением вас, сэр, проф. Дж. П. У. Ф.). Вроде «Июня в январе», так что давайте поставим ее еще раз. Удивит ли вас, профессор, если вы узнаете, что я вырос на газетных комиксах – да, всеми презираемых смешных картинках – и до сих пор глотаю их по нескольку штук в день? Я почерпнул из «Матта и Джеффа» множество ценнейших фраз. «Такое невежество действует освежающе», – говорит Матт, когда Джефф пытается написать слово «банан». А Джефф, добившись расположения прекрасной и грозной мисс Клатц, восклицает: «Матта кондрашка хватит от ревности». Мэгги, охаживая Джиггса скалкой, кричит: «Насекомое! Приземленный обыватель!» Я не могу без этих комиксов, как наркоман – без своей понюшки. Они не дают мне потонуть под грузом блистательности, устремлений, озарений, неземной красоты – то есть всего, что представляет собой английская литература. Разум не выносит величия в слишком большой дозе. Во всяком случае, мой разум. Очевидно, что вы, проф, этим не страдаете… В.: Скажите мне, проф, ради всего святого, как это получилось, что вас наградили таким имечком – Джеймс Плиний Уитни?
[50] Нет, я ничего не имею против старины Дж. П. У. Никоим образом. Его нельзя назвать лодырем. А его лучшее достижение – то, что он привел Ниагарский водопад в каждый дом, как «Любовь цветет». Мощь водопада льется, мигая и дрожа, в стеклянный пузырек с крохотным острым хвостиком. Да, наша система гидроэлектростанций, которая превыше всяческой похвалы, вышла из чресел – извините за кажущуюся неделикатность выражений – Джеймса Плиния Уитни! В.: Так дело в этом? Неужели, когда вы все еще дремали в материнской утробе, вашим родителям было видение, что вы принесете канадской молодежи иной свет – свет Английской Литературы? Свет, невиданный на суше и воде
[51], пока деятели вроде вас не начали перекачивать его в тысячи сияющих, вибрирующих ламп вроде меня, не говоря уже о много большем числе тусклых лампочек, годных только для чуланов и студенческих меблирашек? И у каждого из нас – крохотный острый хвостик на конце, чтобы прокалывать пузыри самомнения людей, не верящих в наш авторитет; вы в этом деле виртуоз, а, проф? О да, теперь я понимаю. Ваше имя, Джеймс Плиний Уитни Фрост, – один из великолепных каламбуров, которые так любит жизнь, но оценить их способны лишь немногие. Такие, как я… Однако «Июнь в январе» больше не подпитывает мою меланхолию. Что теперь поставить? «Любовь в цвету»?
