И Кружок. Мистер Беддоу очень хорошо знает членов Кружка, но не кивает им и вообще никак не выдает знакомства. Это профессионалы – представители крупных фирм по торговле антиквариатом; они посещают каждую значительную распродажу, покупают все лучшее и знают с точностью до фартинга, за сколько продадут каждый предмет, попавший к ним в руки. Они презирают и ненавидят захожих, простодушных дилетантов; иногда, забавы ради, они заманивают такого в ловушку – втягивают в поединок, набавляя цену, и бросают в последний момент, поскольку и не собирались покупать: теперь несчастный вынужден взять вещь за сумму, взвинченную до ни с чем не сообразных высот. Бывает – хоть это и противозаконно, – что Кружок позволяет одному из своих купить хорошую вещь незадорого; позже, вечером, члены Кружка встречаются в «Зеленом человеке» в Траллуме и устраивают свой аукцион, на котором один из них даст за нее больше, так как знает покупателя, которому нужна именно такая. На Бонд-стрит она уйдет по цене как минимум вдвое выше.
Члены Кружка все знают про торговлю антиквариатом. Они не то чтобы очень хорошо одеты и не бросаются в глаза: не хотят привлекать к себе внимания. Но они – корень, питающий разветвленную отрасль торговли старинными вещами. Они совершенно не похожи на лощеных молодых людей с мажорным выговором, стоящих за прилавками магазинов, куда эти вещи в конце концов попадут (после чистки и ремонта, буде таковой понадобится), – на Бонд-стрит, в Челтнеме, в Оксфорде, ну или в любом другом месте, где покупатели ищут лучшие образцы мебели былых времен.
Члены Кружка не принадлежат к числу самых неуемных участников аукциона – тех, что машут каталогами, задирают руки, усиленно кивают. Мистер Беддоу их знает, и им достаточно подмигнуть или приподнять карандаш.
Мистер Беддоу и его коллега мистер Уэрри-Смит готовы три дня стоять у штурвала, ведя аукцион верным курсом. В каталоге много вещей в стиле викторианской готики, есть также более ранняя неоготика; все это оставалось в доме, когда Родри его купил, потому что было слишком крупным и громоздким для обиталища оставшихся Куперов. Этот стиль теперь весьма ценится на рынке антиквариата и привлекает коллекционеров. Он не интересен захожим, но Кружок заберет лучшие вещи себе. «Моллатт» на Бонд-стрит уже успешно торгует неоготикой, и в течение нескольких лет она будет самым модным стилем.
Бьют часы на башенке «Белема», и мистер Беддоу стучит по столу шаром из слоновой кости: банальный молоток аукционщика – это не для таких, как он. Толпа (не меньше двухсот пятидесяти человек, по прикидкам Брокуэлла, одиноко стоящего в другом конце тента) стихает.
– Это выдающееся событие, леди и джентльмены! Фирма «Торрингтон» счастлива предложить вам исключительные вещи, в том числе многие – в стиле неоготики. Условия продажи напечатаны на первой странице ваших каталогов, и я полагаю, вы с ними ознакомились. Итак, начнем без лишних прелиминариев. – Мистер Беддоу со смаком выговаривает слово «прелиминарии», считая, что оно весьма уместно в торговле антиквариатом. – Думаю, мы можем начать со знаменитых Белемских часов, которые вы, несомненно, имели возможность обозреть в Главном зале.
И впрямь, покупатели вдоволь наглазелись на потрясающие Белемские часы, слишком большие, чтобы сейчас вытаскивать их из дома. Тому, кто их купит, придется выложить кругленькую сумму за транспортировку.
– Сделаны в тысяча восемьсот тридцать восьмом году мастером Хаусбургом из Мюнхена! Отбивают часы одним тоном, а четверти часа – другими, каждую своим. Завода хватает на восемь дней. Циферблаты на фасаде показывают секунды, день недели, число месяца, месяц, время года, знаки зодиака, время по часовому поясу усадьбы «Белем» – то есть по Гринвичу – и фазы луны. Спусковой механизм Грахама. Футляр часов, как вы могли видеть в дни показа, изящно отделан бронзовыми вставками… Но особенность этих часов – набор курантов, числом тридцать семь штук, звуки из которых извлекаются шестьюдесятью двумя тонко настроенными молоточками. В комплекте с часами идут семь сменных валиков, и куранты могут играть четыре английские мелодии, четыре ирландские, четыре валлийские – я знаю, что многие из присутствующих только что слышали «Был Шенкин благороден» в их исполнении, – и четыре патриотические мелодии. Есть также два валика с шотландскими мелодиями – семья Купер, по чьему заказу эти часы были изготовлены, гордилась своими шотландскими корнями – и, конечно, в лучших традициях девятнадцатого века, четыре мелодии религиозных гимнов. Валики хранятся в дубовых футлярах на бархатной подложке. Это не просто часы – это уникальный музыкальный инструмент… Часы украшены в лучшем стиле раннего девятнадцатого века. Фигуры Дня и Ночи, две головы Времени – юноша и старик – и медальоны времен года. Все это выполнено из змеевика. Уникальная вещь, леди и джентльмены; триумф искусства часовых дел мастеров и роскошный символ середины девятнадцатого века. Надо сказать, они весьма велики, но я знаю, что многие из вас живут в огромных домах. А теперь мы просим вас предложить цену за эти несравненные часы!
Молчание.
– Никто не хочет первым называть цену на самую первую вещь. Я-то знаю. Позвольте мне предложить? Скажем, пять тысяч фунтов для начала? Я не сомневаюсь, вам прекрасно известно, что в наши дни эти часы не удастся воспроизвести даже за впятеро большую сумму. Таких мастеров просто не осталось. Пять? Кажется, кто-то предложил пять? Желает ли кто-нибудь предложить пять тысяч, просто чтобы начать торг?
Никто не предлагает пять тысяч. Точнее, вообще никто ничего не предлагает. Мистер Беддоу снижает цену, потом еще раз, опять и опять, пока часы не забирает за пятьсот фунтов один из членов Кружка (он знает одного американца с поместьем в Шотландии – тот даст за них десять тысяч).
Расстроен ли мистер Беддоу? Отнюдь нет! Он знал, что исполинские часы уйдут задешево. Но он также знает, что это вдохновит покупателей – они решат, что и все остальные вещи пойдут по смешным ценам. И он прав. За следующий предмет, угловую оттоманку – «обитую китайской парчой и отделанную шелковой тесьмой и шнуром, прошитую шелковыми пуговками и розетками, фигурный подзор с аграмантом и бахромой» – дают ровно вдвое против того, что мистер Беддоу мысленно приготовился за нее выручить. Отлично. Толпа решила, что пахнет дешевизной. Оттоманка навевает мысли о викторианском флирте, о кринолинах, преследуемых пышными бакенбардами.
Мистер Беддоу объявляет дубовый пюпитр, как он это назвал, с латунными украшениями и алыми кистями. Сто лет назад набожные Куперы использовали его для огромной Библии, которая таким образом располагалась на виду в Главном зале, открытая каждый день на каком-либо нравоучительном фрагменте. Мистер Купер зачитывал из нее, когда сорок человек домовой прислуги собирались на утреннюю молитву. Куперы верили, что ежедневная доза религии поможет горничным сохранить кротость, а лакеям – целомудрие. В общем это работало: ежедневные молитвы, воскресные процессии, когда вся семья с чадами, домочадцами и прислугой шествовала в храм, и решительно нехристианская суровость к оступившимся – забеременевшим горничным и нечистым на руку лакеям. Пюпитр, который Брокуэллу кажется чудовищно уродливым, берет за очень хорошие деньги захожий покупатель, намереваясь выставлять на нем свои альбомы по искусству – священные книги его религии, утонченного эстетства.
