Вторую жизнь получает не только старый ортофон, но и куча пластинок. Многие из них теперь стали коллекционными экземплярами. Жорж Баррер, виртуозно играющий «Лебедя» на своей золотой флейте
[67]. «Прощай» Тости в исполнении Мельбы. Ивен Уильямс поет валлийскую прощальную песню «Yn iach y ti, Cymru», Гогорса – «Когда б я мог». Давно забытые певцы вроде Сесиля Фэннинга и Дэвида Бисфама. «Сердца и цветы» в исполнении Салонного оркестра Виктора. Под тентом обнаруживаются пять энтузиастов, а Кружок подобными вещами не интересуется. Люди из Кружка пришли сегодня только ради кровати в готическом стиле, занавеси к которой вроде бы сделаны по эскизам самого Уильяма Морриса, и за нее торгуются ожесточенно и быстро. Зрители в восторге. Старинные граммофонные пластинки! Кто бы мог подумать! Может, и у нас дома что-нибудь такое найдется? Брокуэллу приятно, что за «Любимые арии из „Леди Мэри“» дают восемь гиней. «Что янки об Англии знает? / Что всех Остин Рид обшивает». За эту пластинку торгуется любитель старинных мюзиклов и счастлив, что она досталась ему. Мистер Боггис, хитрец, выставляет лучшие пластинки на торги не партиями, а по одной. Мистера Боггиса в «Торрингтоне» уважают не меньше, чем мистера Беддоу или Уэрри-Смита, потому что он точно знает: на торгах не бывает вещей, которые никому не нужны. Может, он бы и Еву сумел продать, не будь она предметом искусства, а следовательно, прерогативой мистера Уэрри-Смита.
С последней партией вещей мистер Боггис заново подтверждает свою репутацию. С молотка уже ушло некоторое количество садовых инструментов (по вполне разумным ценам) и наборы совершенно случайных вещей, которые продаются «гуртом по дешевке», а зачем их покупают – известно только самим покупателям. В самом последнем наборе оказываются: ручная газонокосилка в плохом состоянии, пресс для удаления складок с брюк, некоторое количество оберточной мешковины и ковер из шкуры зебры. Все это забирает фермер за восемнадцать шиллингов. А, как может подтвердить мистер Боггис, каждые восемнадцать шиллингов, уплаченных покупателем, означают, что у тебя стало на восемнадцать шиллингов больше.
К пяти часам пополудни распродажа окончена. Брокуэллу невыносимо идти по опустевшим комнатам: у дома изнасилованный, замусоренный вид, словно его разграбила армия оккупантов. Везде пустота, лишь по углам валяются какие-то обрывки и клочки. Брокуэлл обнаруживает старуху Розу в бывшей столовой для слуг; теперь здесь совершенно пусто, и лишь пожилая женщина рыдает в собственный фартук. Она присмотрит за усадьбой, пока не найдется покупатель, а жить будет в своей сторожке у ворот, вместе с племянником, неприятным типом, который ее эксплуатирует. Брокуэлл не находится что сказать, но обнимает Розу, целует ее в ярко накрашенные щеки и идет пешком две мили назад в Траллум.
(15)
Брокуэлл ночует в «Зеленом человеке». Он выпивает пару стаканов виски и сдается на милость тутошнего повара. На ужин – куски неопознаваемой тепловатой плоти, разваренные в кашу овощи, а на десерт – пареный чернослив с химическим кремом. Мерзкий кофе, который вполне мог бы быть подогретой смесью мясной подливки и выдохшегося пива, оплачивается сверх цены обеда, но Брокуэлл берет и кофе, поскольку от него этого ожидают. В конце концов, он джентльмен и приехал из такой дали, из самой Америки, чтобы закрыть усадьбу «Белем». «Белем» играл большую роль в прошлой истории Траллума, и в «Зеленом человеке» не сомневаются, что после некоторого затишья и упадка усадьба снова оживет. Хотя поди еще найди такого хозяина, чтобы смог ее содержать по-старинному, с размахом, как покойный Родри Гилмартин. У него-то карманы были бездонные, это точно. Раздавал деньги направо и налево, а его ежегодный прием в саду – сливовый пудинг и клубника в неограниченных количествах для стариков и старух из «союза» (ранее известного как работный дом)
[68] – славился на всю округу. У мистера Гилмартина сердце болело за этих, из работного дома. И этот джентльмен, его сын, наверняка будет в золоте купаться.
Брокуэлл точно знает, что никакое богатство ему не светит. Две налоговые службы двух стран будут биться между собой и наконец достигнут какого-нибудь соглашения о том, сколько заберет себе «черный волк о скрытых когтях», то есть ненасытные мытари, и сколько останется наследнику Родри Гилмартина. Вероятно, они не ограбят его до нитки. Оставят ему несколько тысяч. Но не очень много. Если б только Родри изловчился умереть в Канаде, можно было бы состряпать хоть какой-то протест против высоченных британских налогов. Но увы. Он умер в «Белеме», и в Траллуме состоялись роскошные похороны, и мэр красноречиво говорил о родном сыне, вернувшемся на родину после стольких лет. Знай об этом Родри (а я, вдумчиво глядящий на сцену, теперь думаю, что он, вполне возможно, и знал), ему бы очень понравились собственные похороны. Его пришли проводить решительно все жители округа, кто хоть что-нибудь из себя представлял. Даже граф, по старости уже неспособный выходить из дома в дождливые дни, прислал прекрасный венок; ведь в последние несколько лет он был на дружеской ноге с покойным. Мальчишка, бегавший открывать ворота молодой графине, исчез, и появился преуспевающий бизнесмен, практически восстановивший былое викторианское величие «Белема».
Брокуэлл не то чтобы жаждал денег, но много ли найдется людей, полностью к ним равнодушных? Он ни в чем не нуждался; даже унаследуй он богатство отца, он продолжал бы все так же преподавать английский язык и литературу. Это он знал и умел, это он любил, в этом мире он прятался от тех граней жизни, которые не хотел видеть. Это в самом деле была его страна, а он – ее гражданин. Жизнь, проведенная в борьбе, путь героя, как у старика Родри, встречи с врагами и победы над ними – это не для Брокуэлла. Его борьба проходила в душе́, а поле боя выбрали его родители. Старый Свет или Новый? А обязательно ли делать окончательный выбор? И окончательное ли решение вопроса – английская литература?
Брокуэлл выходит из гостиницы и бродит в сумерках по улицам Траллума. Он этого не знает, но они сильно изменились с тех пор, как Родри мальчиком бегал по ним, играя и резвясь. Ужасные «затворы» несколько облагородились, хотя по-прежнему не считаются хорошим местом для жизни. Улицы, когда-то пропитанные вездесущей вонью конюшни, теперь пропитаны такой же вездесущей вонью автомобильных выхлопов. На главной рыночной площади все так же стоит старый, обгрызенный временем каменный столб – частично памятник истории, частично водоразборная колонка, – показывая, где находится сердце (хотя и не центр) города. В «Особняке», где Сэмюэл Гилмартин когда-то веселился в кругу таких же процветающих предпринимателей, теперь располагается канцелярия округа, но фасад с колоннами не изменился. Брокуэлл проходит по Салопской дороге – она ведет в Шропшир и потому так называется
[69] – и смотрит на скромную лавку, где целую жизнь назад Уолтер и Дженет Гилмартин и их дети, а в придачу столько Дженкинсов и прочих Гилмартинов, сколько могло протиснуться в гостеприимно открытую дверь, разыгрывали свою семейную трагедию, или мелодраму, или фарс – называйте как хотите.
