Рейч и Эсме делают все, что могут. Рейч не знал меня лично и не может отринуть надежды – он хочет, чтобы я сказал что-нибудь пригодное для книги, и думает на самом деле только о книге. Блокбастер. Чтобы она продержалась в списке бестселлеров хотя бы столько же (он никак не может сдержать мечтания)… хотя бы столько же, сколько «Краткая история времени» Стивена Хокинга. Он видит завлекательную обложку и слова на ней: «Неужели со мной говорил мой покойный муж? Я человек рациональный, но я клянусь, что это было именно так. На самом деле послание предназначалось для нашего нерожденного ребенка».
Эсме честно пытается расслабиться. Она умеет расслаблять тело. Она этому училась по книгам и неплохо снимает зажимы. Но она никогда не задумывалась об умственном расслаблении; ее сознание мечется между сомнением, доверчивостью и – она не может это отрицать – страхом. Вдруг я сейчас открою всю правду?
Я, конечно, открою. Если смогу. Но как? Как мертвый любовник в той песне, что обожала моя бабушка, в исполнении Эмилио де Гогорса?
Склонясь над спящею тобой,
На ухо прошептать:
«Моя любовь!
Моя любовь!»
Но в чье же ухо мне шептать? Эсме? В мохнатое ухо миссис Салениус, спрятанное под распушенной седой шевелюрой? Впервые со дня моей смерти я понимаю, что нахожусь в растерянности. Я выбираю миссис Салениус. Придвигаюсь к ней как можно ближе, а в моем теперешнем физическом состоянии это значит – совсем близко, и начинаю надрываться.
«Убийца, – беззвучно кричу я, – убийца – любовник моей жены!»
Миссис Салениус не показывает виду, что слышала. До меня доходит, что она не читает уголовную хронику и мое имя ей ничего не сказало. Она знает только то, что сообщил Рейч Хорнел. А Рейч не знает, кто меня убил. Она в трансе или спит. И время от времени тихо поскуливает.
Может, я недостаточно стараюсь? Раз я дух, который пытается вступить в сношения с миром живых, может быть, мне следует использовать более выспренний лексикон? Что-нибудь вроде отца Гамлета?
«О, слушай, слушай, слушай!»
[74] – произношу я и немедленно чувствую себя идиотом. Эти штуки не для меня. Но я упорен. Я пробую еще раз. «Я дух Гилмартина, / Приговоренный по ночам скитаться, / А днем томиться посреди огня, – это вранье, но что поделаешь? – Пока грехи моей земной природы / Не выжгутся дотла…»
Хватит, черт с ним! Это унижение для Шекспира и для меня, слишком большая честь для этой шарлатанской гостиной и бесконечно выше истерической реакции Нюхача в тот момент, когда я застал его со своей женой. Смерть не окутывает безумие плащом значительности. Впервые после смерти я чувствую себя разбитым и отчаявшимся.
Но миссис Салениус начинает говорить, странным голосом, не похожим ни на ее собственный, ни – я совершенно уверен – на мой:
– Любовь моя, молю тебя, не страшись. Не скорби по мне. Я покинул пределы боли, пределы забот, но не пределы любви. Люби меня сейчас, как любила до разлуки. Покой. Покоооооой! – Последнее слово она растягивает до поразительной длины.
Рейч широко распахивает глаза, сглатывает слюну и шипит:
– Спросите его, кто это был.
Эсме подается вперед, словно желая запретить любые подобные вопросы, но она опоздала: миссис Салениус уже говорит – более решительным, окрепшим голосом:
– Не ищи мести. Месть принадлежит миру, покинутому мною ради мира духовного. Этому человеку предстоит жить со своей совестью. Не радуйся бремени, которое несет другая душа.
– Это что, предположительно голос моего мужа? – спрашивает Эсме. – На него не похоже. Он никогда не разглагольствовал в таком духе.
– Я лишь скромное орудие, дорогая, – отвечает миссис Салениус, не открывая глаз. – Я не артист-имперсонатор. Я только передаю послания, которые получаю. Тихо, пожалуйста. Коннор Гилмартин хочет сказать нам кое-что еще.
Коннор Гилмартин определенно хочет кое-что сказать; я весь киплю от невысказанного. Кто или что вкладывает эти слова в голову миссис Салениус? Она не выдумывает, я точно знаю. Это нечто вроде линии партии, общепринятое мнение, наверняка основанное на учении Сведенборга. Но мне кажется, помимо этого через нее вещает еще кто-то или что-то – но не я. Я прильнул к ее заплывшему серой левому уху так, что ближе некуда, и, собрав все силы, шиплю имя Рэндала Алларда Гоинга. Но, судя по всему, пробиться к миссис Салениус мне не удалось. Она снова начинает говорить:
– Не скорби по мне. Скорби лишь по несчастному, причинившему мою смерть. Я в безопасности, в мире, где мы обязательно встретимся в свой черед. Это мир несказа́нной радости.
Интересно, что имеют в виду подобные люди, говоря о несказанной радости? Я бы мог поведать ей кое-что о загробной жизни. Мои наблюдения, переживание судьбы моих предков, явленной в серии фильмов, вовсе не были несказанной радостью; я прожил вместе с ними все превратности судьбы, ощущал каждый ее удар, безжалостные взмахи маятника отрицания отрицания – удач и неудач, скромной добродетели и умеренного порока; я переносил тяготы вместе с Анной, решительной и храброй, я узнал простую веру Дженет и темную иронию, с которой смотрела на жизнь Мальвина; сжимался в страхе от ведьминской злобы, с которой Вирджиния отказывала в любви строителю-художнику, укрепляя свою власть над ним; ощущал всю глубину веры Томаса и ущербную философию моего собственного отца; вместе с Уолтером подчинялся долгу и вместе с Родри торжествовал над судьбой; все это суммарно не составляет «несказанную радость», но образует нечто большее – ощущение, что живешь, острее и сильнее всего, что я сам испытывал, когда жил. «Сто дуновений жизни соткали плоть мою». Да, поэт знал.
Но неужели придется обойтись без мести? Я не могу этого стерпеть. Я кое-что знаю о призраках, поскольку рос с лучшими призраками английской литературы; когда я был маленький, отец рассказывал мне о них, и я наслаждался потусторонней жутью и страхом, как наслаждаются только счастливые дети, укрытые от всех невзгод. Призраки являются к людям, ища мести, а месть – это лишь другое имя справедливости. Миссис Салениус и ее пресные сведенборговские духи – не для меня. Отмщение свершится, и свершу его я сам.
Я не знаю, как Эсме и Рейч Хорнел попрощались с миссис Салениус, но подозреваю, что они оставили существенную сумму в подарок, а также купили добрую пачку заумных трудов Сведенборга. Интересно, что «старина Рейч» сможет понять из «Arcana Coelestia»
[75] – если, конечно, удосужится хоть раз ее открыть?
Я же унесся прочь, на поиски Рэндала Алларда Гоинга, пылая яростью из-за афронта, понесенного в гостиной миссис Салениус. Гоинга я нахожу в редакции «Голоса» – он сидит у себя за столом, неловко тыча пальцами в клавиатуру электронного текстового процессора, который так до конца и не освоил.
