Материальный же строй колонизаторов в Нагпурском княжестве в первой трети XIX в. выстраивался на уровне организации инфраструктуры, призванной поддержать порядок, а также обустроить жизнь ставшей уже многочисленной колонии ост-индских чиновников. Помимо уже упоминавшихся деятелей следует назвать суперинтедантов дистриктов – капитана Гордона (Девгад ниже Гхатов), капитана Уилкинсона (Венганга), полковника Эгню (Чхаттисгарх), капитана Монтгомери (Девгад выше Гхатов), капитана Пью (Чанда). Относительная массовость присутствия британцев в центре Индии и их рассеянность по ее территории обусловили иную схему размещения и состав «чужеземных вещей» – разбросанные вдоль дорог подобно верстовым столбам европейские могилы сменились кладбищами
[147], а главными дорожными маркерами чужестранцев постепенно становились почтовые станции. Частные дома европейцев и деловые конторы резидентов и суперинтендантов начали складываться в «белые» районы городов по контрасту с «туземными». В Нагпуре это был форт на холме Ситабалди и районы к западу от него. Единообразные бумажные формы, пронумерованные, помеченные исходящей датой, стекались из всех дистриктов в центр, где сортировались, раскладывались по папкам и полкам, архивировались. Бумага, таким образом, была уже не только носителем информации, но и материальной основой институционального оформления процессов делопроизводства и бюрократизации, создаваемых в Нагпурском княжестве по британским образцам. И, конечно, провозвестником грядущих перемен были английские ткани, добравшиеся до рынков труднодоступной Центральной Индии.
Кроме того, британцы втягивали «починенные» индийские вещи в свою среду обитания, наделяя их свойствами, заимствованными из европейского модерного мира, и заставляя их функционировать по другим правилам. Речь идет о тех же бунгало, конструктивно перекликавшихся с местной архитектурой, но наполненных предметами европейского быта и окруженных английскими лужайками и садами
[148]. Или о нагпурских рупиях, сильно обесценившихся из-за махинаций на монетном дворе за годы правления последних Бхосле, и особенно Аппа-сахеба, чем и занялся Дженкинс. Рупии разного веса и с пониженным содержанием серебра создавали трудности для торговых операций, сбора налогов. Но более всего британцы беспокоились о выплатах солдатам своей армии, которые делались местными деньгами в районах дислокации войск. Дженкинс стандартизировал нагпурскую рупию, каждая из которых должна была содержать 157,5 гран серебра такой же пробы, как и фарукхабадская и калькуттская рупия, из них 11/12 частей чистого металла, 1/12 часть сплава
[149]. Она же использовалась при расчетах по торговым операциям с хлопком на рынках в Амраоти. Последний, подешевев после отмены внутренних пошлин, заметно ускорил свое движение из глубинных районов Индии и все больше приобретал черты экспортного товара. Кроме того, хлопок в английских отчетах был зафиксирован уже не только в повозках по дороге на рынки, но и в качестве сельскохозяйственной культуры на земле, являвшейся главным источником дохода в княжескую казну.
Часть III
1830–1853: советники
Глава 1
Безмятежное правление: воздушные змеи нагпурского раджи
В газетире по Нагпурскому дистрикту Центральных провинций, выпущенном в 1908 г., в разделе «История» годам правления Рагхуджи III посвящено меньше одной страницы. Описание немногочисленных событий начинается с фразы: «На протяжении следующих 17 лет (с момента обретения всей полноты власти в 1830 г. – С. С.) не произошло ничего существенного, что потревожило бы мир, спокойствие и процветание в стране» [Газетир 1999: 50]. Вопросы процветания, правда, были предметом постоянных споров и источником мелких конфликтов между раджой и сменявшими друг друга британскими резидентами, которые с разочарованием рапортовали в Калькутту о том, как налаженная Дженкисом система приходила в упадок.
Сразу же после передачи власти Рагхуджи III генерал-губернатор Бенгалии У. Бентинк в письме радже, информирующем его о назначении нового резидента Генри Салливана Грайэма (1830–1832), выразил надежду на выполнение всех условий договора 1830 г. ко взаимной выгоде, а также напомнил, что высочайшим и священным долгом независимого суверена является «защита и забота о населении, беспристрастное отправление правосудия, воздержание от излишних поборов, уважение к условиям соглашений с райятами и заминдарами и содействие их счастью» (цит. по [Синха 1954: 263]).
Рагхуджи III
В соответствии с договором 1830 г. раджа назначил на место британских суперинтендантов своих чиновников – зиладаров
[150]. Сам раджа, по донесениям резидента, довольно редко участвовал в общественной деятельности и осуществлении правосудия, перепоручив часть своих обязанностей своему доверенному лицу Салхаддину. Кроме того, Рагхуджи предпринял некоторые шаги для ограничения общения резидента с придворными чиновниками, чему Г. Грайэм резко воспротивился из опасений лишиться каналов информации. Когда радже исполнилось 29 лет, резидент Ричард Кавендиш (1835–1839) в письме правительству Индии высказал предположение, что у Рагхуджи может не быть мужского потомства, что в свою очередь вынудит британские власти в недалеком будущем принимать решение о назначении преемника или принятии княжества под свой контроль [Гадре 1994: 247]. Такая инициатива английского представителя привела к охлаждению отношений с раджой. Поступления в княжескую казну постепенно снижались. Когда Дженкинс покидал Нагпур, доходы превышали расходы на 2 лакха рупий. Но уже к 1837 г. ситуация изменилась. Было собрано 46 с небольшим лакхов, а потрачено 53 лакха [Рамсей 1845: 34]. Кавендиш писал о долгах раджи поставщикам молока, бетеля и др. В это время князь собрался совершить тристхали-ятру
[151] к святым местам – Бенаресу, Аллахабаду, Гайе, что требовало больших денежных расходов. Вместо расходования казначейских денег резидент предложил радже занять деньги у банкиров. Последний отказался следовать совету, предпочтя попросить добровольные подношения у пателов и заминдаров, которые, как писал резидент, несомненно, компенсируют их за счет райятов [Гадре 1994: 249]. В 1838 г. раджа все же совершил семимесячное паломничество в сопровождении капитана Фитцджералда мадрасской армии. Кроме того, Кавендиш жаловался, что раджа совсем не занимался судебными делами. Следующий резидент, Томас Уилкинсон (1839–1844), также сетовал на рост налогов и коррупции в княжестве. Английские чиновники регулярно увещевали раджу изменить свое отношение к административным обязанностям, письма с соответствующими просьбами поступали и из Калькутты. В период с 1839 по 1843 г. радже удалось сократить государственный долг с 15 до 11 лакхов [Рамсей 1845: 34]. В 1848 г. генерал-губернатор Индии маркиз Джеймс Эндрю Далхузи (1848–1856) писал Рагхуджи III о «разрушительных последствиях, которые тот может навлечь на себя, если немедленно не займется устранением нарушений и сокращением расходов» (цит. по [Гадре 1994: 253]). Тогдашний резидент Нагпура капитан Г. Рамсей (1847–1849) отчитывался впоследствии, что раджа взялся за дело всерьез и предпринял шаги по нормализации ситуации [Там же: 255]. Этот же Рамсей в бытность еще помощником при резиденте А. Спиерсе (1844–1847) создал очередной отчет о состоянии дел в княжестве, включив, как обычно, историческую часть от основания династии и завершив современными ему событиями. В нем он дал общую характеристику «независимого» периода существования княжества:
