1865–1866), будущий премьер-министр первого либерального правительства (1855–1858; 1859–1865), выступая в парламенте, сказал:
«Существуют более глобальные основания для того, чтобы палата (общин. – С. С.) отказалась от этой доктрины (экономической автономии. – С. С.). Почему на земле мы живем в разных зонах и климатах? Почему, спрашиваю я, разные страны производят разную продукцию для людей с одинаковыми потребностями? Почему их пересекают могучие реки, естественные транспортные коммуникации наций? Почему наиболее отдаленные друг от друга земли вступают в контакты друг с другом через океаны, которые разделяют их? Почему человек оказывается зависимым от другого человека? Дело в том, что обмен товарами может сопровождаться распространением знаний, взаимовыгодным обменом преимуществ, рождающим добрые чувства, укрепляющим дружеские отношения. Именно коммерция может свободно устремляться вперед, распространяя цивилизацию, спокойствие и порядок, делая мир счастливее, мудрее и лучше» (цит. по [Борн 1970: 255]).
На подмогу пришли средства массовой информации. В 1843 г. Джеймсом Вилсоном, убежденным сторонником доктрины экономического либерализма, был основан еженедельный журнал The Economist. В специальном проспекте (Prospectus), опубликованном в первом номере, были обозначены основные цели и принципы журнала. Среди прочего указывалось, что передовые статьи будут освещать самые важные политические события, парламентские дискуссии, а также проблемы, связанные с доходами, торговлей, сельским хозяйством, и любые другие, значимые для материальных интересов страны, исключительно через призму применимости принципов фритреда. Журнал планировал в статьях, посвященных событиям в зарубежных странах и колониях, особое внимание уделять разоблачению недостатков ограничительной и протекционистской политики и демонстрации преимуществ свободных отношений и торговли. В заключительной части проспекта было важное для целей этого исследования замечание: «Обращая взоры за пределы Англии, мы можем видеть… что существуют целые острова и континенты, где еще не забрезжила заря цивилизации, и мы искренне верим, что ФРИТРЕД (sic), свободные отношения, сделают больше, чем что-либо еще для распространения цивилизации и нравственности по всему миру, для искоренения рабства как такового»
[157].
В том же 1843 г. Ч. Диккенс в своем очерке «Интересы сельского хозяйства» дал яркую и сочную зарисовку изменяющейся социально-экономической ситуации в стране и агрессивно наступающих новых промышленных интересов:
«…Нет никаких сомнений, что почти вся страна вступила в заговор против этих злосчастных, хотя и священных сельскохозяйственных интересов. Ведь не только в стенах театра Ковент-Гарден или манчестерского Фритрейдхолла и ратуши Бирмингема гремит клич – „Отменить хлебные законы!“ Он слышится в стонах, доносящихся по ночам из богаделен, где на кучках соломы спят обездоленные; его мы читаем на изможденных, землистых от голода лицах, превращающих наши улицы в приют ужаса; он звучит в благодарственной молитве, которую бормочут исхудалые арестанты над своей скудной тюремной трапезой; он начертан страшными письменами на стенах тифозных бараков; нетрудно увидеть его следы во всех цифрах смертности. И все это неопровержимо доказывает, что против несчастных сельскохозяйственных интересов создается обширнейший заговор. И это так ясно, что о нем вопиют железные дороги. Кучер старой почтовой кареты был другом фермера. Он ходил в высоких сапогах, разбирался в коровах, кормил своих лошадей овсом и питал самый горячий личный интерес к солоду. Одежда машиниста, его вкусы и привязанности тяготеют к фабрике. Его бумазейный костюм, пропитанный угольной пылью и покрытый пятнами сажи, его вымазанные в масле руки, его грязное лицо, его познания в механике – все выдает в нем сторонника промышленных интересов. Огонь, дым и раскаленный пепел – вот его свита. Он не связан с землей, путь его – это дорога из железа, сотворенная в доменных печах. Его предостерегающий крик не облекается в великолепные слова древнего саксонского диалекта наших предков – это сатанинский вопль. Он не кричит „йя-хип!“ во всю силу сельскохозяйственных легких, но испускает механический рев из промышленно сотворенной глотки» [Диккенс 1857–1963, XXVIII: 22–23].
Хлопкопрядильная фабрика господ Свейнсона, Бирли и КО, г. Престон, Ланкашир [Бейнс 1835: 185]
Результатом мощных усилий и агитации в парламенте и за его пределами сторонников свободной торговли стало принятие в 1846 г. билля об отмене хлебных законов в течение следующих трех лет. В 1849 г. была ликвидирована еще одна протекционистская мера – Навигационные акты (1651, 1660), которые предоставляли английским кораблям исключительное право ввозить в Англию товары неевропейских стран и вывозить продукцию из Англии в колонии. Эти шаги ознаменовали окончательную победу доктрины экономического либерализма в Британии, а само это явление общественно-политической и экономической жизни Англии вошло в историю как «манчестерский либерализм», или «манчестерская экономическая школа»
[158].
В разгар описанных событий манчестерские промышленники не забывали и о профессиональных интересах, которые они отстаивали не только через свои коммерческие организации, но и через образовывавшиеся в эти годы общества, имевшие непосредственное отношение к Индии. В 1839 г. было учреждено Общество Британской Индии со штаб-квартирой в Лондоне, цель которого состояла в том, чтобы информировать британскую публику о ситуации в колонии. Его основателем стал Уильям Адам
[159] (1796–1881), который только за год до этого вернулся из Индии, где провел около 20 лет, был членом баптистской миссии в Серампуре и близко сотрудничал с известным индийским просветителем Рамом Моханом Роем (1772–1833). Другими основателями были уже не раз упомянутый генерал-майор Джон Бриггс, а также Джордж Томпсон (1804–1878), известный британский общественный деятель, член парламента, более всего прославившийся своими выступлениями против рабства. Этот факт весьма важен, так как борьба за хлопок в Англии была довольно прочно вписана в аболиционистскую риторику того времени. Вот один типичный пример такой фразеологии: «Грамотное культивирование хлопка по всей Индии может обеспечить Англии в короткое время независимость от хлопкоробов Соединенных Штатов. Такой результат неизбежно приведет к отмене рабства там, потому что, как только владельцы хлопковых плантаций перестанут пожинать плоды монопольного присутствия на английском рынке, их рабы станут для них обременительной ношей. Естественным развитием событий станет эмансипация рабов, а наши вест-индские колонии получат неиссякаемый источник свободных тружеников, что является давнишней целью плантаторов-землевладельцев в этой части мира» [Брукс 1840: x].
