* * *
Подобно ситуации с хлопком в 1860-х гг. некоторое увеличение поставок зерна в ответ на подорожание и возросший спрос во второй половине 1870-х гг. достигло определенного уровня и остановилось, несмотря на то, что Европа готова была поглотить значительно большее количество этого продукта. Журналы отмечали уже традиционную индифферентность сельскохозяйственного производства к колебаниям цен на рынке. Эта характерная черта индийского сельского хозяйства была весьма точно подмечена русскими современниками. Еще в 1864 г. Торговый сборник писал: «При малой подвижности капиталов в Индии вздорожание хлеба и других потребностей не вызвало соразмерного этому усиленного их производства, как это непременно случилось бы в стране, где капиталы обращаются быстро…» [Торговый сборник 1864, № 18: 138]. Но и спустя два десятка лет, по свидетельству ВФПТ, ситуация оставалась прежней: «Что касается цен, то… сопоставление средних отметок за квартер на индийскую пшеницу в Индии и Лондоне, указывая на полное их несоответствие, приводит к заключению, что цены в Индии мало зависят от колебаний европейских рынков и определяются другими причинами, главным же образом степенью урожая» [ВФПТ 1885, № 34: 562]. Аналогично описывал ситуацию Экономический журнал: «Цены на индийскую пшеницу регулируются главным образом состоянием урожая и только отчасти ценами на европейских рынках» [Экономический журнал 1885, № 4, 67].
В зерновой отрасли, которая в отличие от хлопковой не была объектом столь пристального внимания со стороны заинтересованных групп британского общества, тем не менее, происходили аналогичные процессы. И в том, и в другом случае производственный цикл находился под контролем индийских производителей, неевропейских собственников сельскохозяйственных угодий, влиять на которых можно было только экономически, и результаты этого влияния со стороны метрополии, как видно, были ограниченными. Технические, финансовые, институциональные нововведения этих лет – прокладка железных и грунтовых дорог, открытие рек для пароходной навигации, прорытие в 1869 г. Суэцкого канала, налаживание телеграфной связи между метрополией и колонией, открытие валютных банков и изменение методов финансовых операций и сделок, организация системы судопроизводства и законодательства, нацеленных на защиту прав собственников, развитие образования – все это заметно не повлияло на качество индийской продукции и лишь до определенного предела способствовало увеличению его количества. Иными словами, модернизационные усилия британцев не обеспечили фундаментальных сдвигов и перестройку индийского сельского хозяйства. В основе начавшейся в эти годы его коммерциализации лежали экстенсивные методы развития, не предполагавшие качественное усовершенствование производства.
Тем не менее Центральные провинции и Берар, влившиеся в состав Британской Индии как раз накануне войны в США, оказавшись в силу своих ресурсных возможностей в водовороте экспериментально-реформаторских мероприятий, совершили резкий скачок в развитии и быстрыми темпами втягивались в новые схемы государственного и экономического бытования. Британцы, обретя статус полноправных хозяев на этих территориях, активно укоренялись на них в прямом смысле слова: врастали в почву Центральной Индии новыми, диковинными сортами хлопка, цементировались фундаментами фабрик, складов, школ, правительственных учреждений, а параллельно выкапывали из-под земли артефакты индийского прошлого, вытесняя его в музейные резервации. По поверхности расползалась сеть-паутина из дорог и рельсов, вытягивая из изоляции разрозненные регионы и подчиняя их унифицированному и контролируемому ритму жизни. В небо взмывали опоры телеграфных проводов, водокачки, шпили церквей, дымящие от работы паровых двигателей трубы индустриальных предприятий. И уже воздух некогда почти недосягаемой земли в центре Индии наполнился звуками нового, модерного мира, в нем отчетливо слышался «рык из промышленно сотворенной глотки».
По сути, именно представители хлопчатобумажной промышленности Ланкашира, преследуя свои собственные цели, внесли серьезную лепту в дело экономической модернизации Центральных провинций и Берара. Опыт тех лет показал, что решение такой задачи в масштабах огромных территорий и за кратчайший срок было не под силу английскому частному бизнесу. Требовалось активное участие государства, для чего необходимо было сломать стереотипы и инертность самих властей. Деятельность хлопкового лобби оказала значительное влияние на переориентацию британских властей в Лондоне и Индии в сторону адаптации английской колониальной политики к нуждам деловых и предпринимательских кругов Англии и положила начало осуществлению целенаправленной государственной политики, ориентированной на активное развитие инфраструктуры колонии с целью скорейшего освоения ее ресурсов.
Послесловие
В этой книге была представлена вековая история небольшого региона в самом центре Индии в период радикальных перемен – от появления там первых представителей пришлой британской культуры до постепенного вытеснения ими местных элит из сферы управления и обретения полного политического контроля над этими землями. История реконструирована через англоязычные источники, благодаря чему именно британцы стали главными действующими лицами повествования. Я попыталась ответить на вопросы, какой европейским колонизаторам виделась Центральная Индия, как они ее исследовали и осваивали, что им нужно было от этой территории, как они действовали в зависимости от своих потребностей. Приближенное изучение деталей и рутины процесса колонизации Нагпурского княжества показало, насколько прагматичны были их цели и намерения. По сравнению с пафосом парадных фраз о прогрессе, цивилизации и всеобщем благе, снизошедших на местное население с приходом европейцев, будничная риторика непосредственных участников событий предельно конкретно формулировала насущные задачи. Их решение, будь то апроприация земель для размещения факторий, прокладка дорог для налаживания торговли, учреждение судов для решения деловых тяжб, введение системы налогообложения для создания класса состоятельных товаропроизводителей и товаропокупателей – сулило в итоге получение вполне осязаемой выгоды, прибыли, вещественного результата в виде материальных благ каждодневного пользования, расширения бизнеса, технических инноваций и т. д. В таком преломлении колониализм выступал как практика локализации материальных интересов выгодоприобретателей (государства, компаний, отдельных предпринимателей) за пределами их территориальной принадлежности и удовлетворения этих интересов посредством различных форм доминирования (военного, экономического, политического). Поэтому представляется закономерным использовать парадигму материальности для анализа истории колониализма, так как она позволяет разместить в единой системе координат вопросы власти и ее визуализации или овеществления. В основе анализа лежит логика материальных практик, в контексте которых люди и вещи оказываются одушевленными и неодушевленными «агентами» исторических процессов и социально-политических перемен.
Эти практики, на мой взгляд, носили двоякий характер. С одной стороны, речь шла о привнесении на индийскую землю чужеродных для нее британских вещей – бумажных, железных, бетонных, технически сложных, по-особому размещенных в пространстве, которые сформировали облик иноземной культуры, среду и инфраструктуру для ее комфортного существования, позволили ее представителям заполучить политический контроль, организовать бюрократическую систему, наладить новые экономические связи и т. д. С другой стороны, они же послужили инструментами втягивания местных вещей, которые как раз и являлись объектом британских интересов, в матрицу современной иноземной культуры. Британцы адаптировали их к своим способам, скоростям и пространственным координатам существования и таким образом наделяли несвойственными им ранее характеристиками и функциями. В таком контексте отношения между властью и материальным порядком могут трактоваться как совокупность действий и усилий политически доминирующих элит, которые заставляют те или иные вещи проявлять себя нужным, удобным им образом, экспонировать актуальные свойства полезности. Результативность этих усилий свидетельствовала об уровне властного потенциала британских правителей.
