Сквозь пелену, застилавшую глаза, я увидел склонившихся надо мной мужчин, одетых в лохмотья.
«Страдальцы!» — мелькнуло в голове, и я вновь погрузился в бездну небытия.
Очнувшись, я с удивлением понял, что жив. Должно быть, прошло уже много часов. Я лежал на кровати, перебинтованный как мумия, не чувствовал ни рук, ни ног. Открыв глаза, я оглядел помещение. Это была бревенчатая землянка с окнами под самым потолком. Как и все жилища Страдальцев, которые я видел раньше, комната была обставлена старой, немного подремонтированной мебелью, принесённой из Глазниц Предков. Вдоль стен стояли стеллажи с большим количеством книг. В углу за письменным столом сидел крупный седой старик лет восьмидесяти и что-то писал в свете настольной лампы. Его густые, давно не стриженные волосы напоминали крону раскидистого дерева, а на лице красовались пышные усы и большая лохматая борода.
— Кхм… — попытался я привлечь его внимание.
— Очнулся что ли, сынок? — дружелюбно произнёс бородач, услышав моё кряхтение.
Отложив в сторону ручку, старик встал из-за стола и подошёл ко мне неожиданно бодрой для своих лет походкой. Сев на деревянный табурет у кровати, он спросил:
— Как звать-то тебя, парень?
— Сержант Виктор Блэйз, сэр, — ответил я, постаравшись вложить в ответ как можно больше армейской чёткости.
— А, Охотник, значится, — хитро прищурившись, произнёс хозяин землянки. — Ну, ничего, помощь-то всякому надобна… А ты счастливчик. Знаешь, это везенье, что ребятки мои тебя нашли. Иначе не сдюжил бы ты, очень уж расшибся сильно… Мы как взрывы-то услыхали, так сразу и отправили в Глазницы разведчиков наших. Они всё там облазали, порешили уже, что не выжил никто. Один из них надумал перетащить к нам механизмы брошенные, не пропадать же добру понапрасну. Только эта случайность и спасла тебя… Ну ничего, через недельку гипс снимем… а пока на-ка, выпей снадобье.
Старик взял со столика глубокую деревянную миску с дымящимся варевом и, приподняв мою голову, стал поить. Глотнув безвкусную тягучую жидкость, я поморщился, но стоически проглотил эту гадость.
— Пей, пей, сынок. Доверься мне. Если б хотел загубить тебя, то не сидел бы сейчас тут… Раньше-то я о-очень видным Просвещённым был, потому кое-что в лéкарстве смыслю…
— По вашему говору, я скорее решил бы, что вы из Пчёл, причём из местных, — сказал я с недоверием.
— Хм, может и нужно, чтобы все так думали, — произнёс он и гордо кивнул на соседнюю комнату.
Там пряталась самая настоящая лаборатория. За приоткрытой дверью были видны столы и шкафы, заставленные разновеликими колбами и ретортами. Сосуды, наполненные цветными жидкостями и порошками, стояли в окружении каких-то приборов. К некоторым ёмкостям тянулись трубочки и электрические провода. Всё это бурлило и дымилось. Я вытаращил глаза и уставился на это чудо. Ничего подобного в лесной избушке, да ещё в такой дали от цивилизации, я не ожидал увидеть.
— Интересно? — ухмыльнулся дед. — Тружусь тут помаленьку, опыты всякие делаю. Коль захочешь — покажу. Нам ведь с тобой ещё до-олго тут куковать.
— С удовольствием, — радостно откликнулся я. — Как мне к вам обращаться, сэр?
— Можешь Дедушкой называть — в нашей общине все меня так величают, — оживился старик.
— Послушайте, сэр… Дедушка. Это всё — научная литература? — спросил я, с любопытством окидывая взглядом стеллажи. Бумажные книги всегда вызывали во мне какое-то трепетное благоговение, причастность к великой древней тайне.
— Ну, не только… В этих книгах премудростей много. Есть история — настоящая, а не по наказу Корпорации понаписанная, философия есть, искусства разные, да и просто книги про жизнь.
— Никогда не читал художественной литературы — это же бесполезная трата времени. От неё нет никакого толку, — произнес я категорично.
— Ну как же? Литература и искусство помогают человеку в душу свою заглянуть. Делают чувства и эмоции глубже и ярче. С ними как цветок под солнышком сердце расцветает. А без этого разве может счастье в нём поселиться? Вот, взгляни-ка, — Дедушка показал на картину, висящую на стене. — Разве она не хороша? Разве не будит ничего в тебе? Или вот, послушай, — старик подошёл к полке и, бережно достав старинную флейту из потёртого кожаного футляра, начал играть.
Нежная музыка разлилась по комнате. Я затаил дыхание и слушал чарующие звуки, боясь разрушить волшебство. Мелодия вызвала во мне двоякие чувства и, когда Дедушка закончил играть, я произнес:
— Без сомнения, красиво и приятно, но… совершенно не верится, что это даст мне хоть что-то полезное. А вот то, что ваша идеология расшатывает устои общества и помогает нашим врагам — факт.
Он сокрушённо покачал головой, сел на край кровати и взял меня за руку.
— Послушай, сынок. Глаза у тебя неглупые, верю я, что сможешь ты понять… Сейчас тумана много в голове твоей. Верхушке Корпорации только бы за ниточки душ людских дёргать. Все мы для них только ресурс. А всё ради денег, ради прибылей проклятущих. Людей-то, посмотри, сколько положили…
— Мы-то тут причём, сэр? Война же идёт.
— Эх, сынок. Мы-ы… Да для них война, как матушка родная. Ежели не будет её, о чём люди думать начнут? Во-от. Без неё им никак нельзя. Даже если кто и победит в войне этой, так они обязательно нового врага придумают… И ведь не знаешь, поди, что через Око к вам в головы незаметно пропаганду всякую впихивают, делая из вас дурачков послушных? Э-эх… А мы даже этим лиходеям зла не желаем. Нам бы сберечь то, что отцы наши создали. Авось закончится чернота эта, и детям твоим или внукам ох как нужны будут знания сохранённые. Ежели, конечно, ненависть людская совсем не изведёт род человеческий, — грустно произнёс старик и снова заиграл на флейте.
Это была та самая мелодия, которую напевал спасший нас в развалинах Старого Лондона Страдалец. Музыка вновь растревожила меня, задев какие-то внутренние струны. Закончив играть, Дедушка погрузился в размышления. Я тоже лежал, не проронив ни слова. В голове роились противоречивые мысли. Сон постепенно обволакивал сознание, и в полудрёме внезапно возник образ Купера:
«Хватит его жалеть, курсант Блэйз! Именно поэтому их и называют Страдальцами. Они пытаются вызвать сочувствие и кажутся добренькими, а на самом деле — просто подлые предатели и враги Корпорации!»
«Совсем скоро всех этих ренегатов уничтожат», — вторил голос отца.
— Это гимн наш, — неожиданно прервал молчание Страдалец, вырвав меня из дремоты. — Он нам помогает веру не терять и твёрдыми оставаться. Видать, рано тебе ещё… Ну, ничего, сам поймёшь всё вскорости… А, похоже, снадобье действовать начинает. Поспи, поспи маленько…
Находясь в плену гипсовых повязок, я не вставал с кровати, и следующие дни прошли в беседах с Дедушкой. Он старался обходить стороной темы устройства общества, к которым, по его мнению, я был ещё не готов. Иногда этот вопрос всё же сплывал, и мы начинали жарко спорить. Основной же темой нашего общения была наука. Как я узнал, в бытность Просвещённым Дедушка специализировался на создании новых препаратов для раненых. Кроме того, он оказался сведущим не только в медицине, но и во многих других областях. Старик с удовольствием делился знаниями, а я с благодарностью жадно поглощал их.
