— У-у-у, — послышался недовольный ропот курсантов.
— Отставить! — рявкнул офицер. — Кадет Блэйз, отправляйтесь к мидкоммандеру Эклунду, он решит вашу судьбу.
— Есть, сэр, — растерянно ответил я и поплёлся в командный корпус.
— Ну что, допрыгался, щенок? — прошипел мне вслед Габир.
— Подвёл ты меня, курсант… — недовольно говорил Эклунд, расхаживая вокруг стола в кабинете. — Я надеялся через месяц-другой поставить тебя командиром Вепрей. А что мне с тобой теперь делать? Ты считаешь, что, уничтожив полтора десятка Крыс, имеешь право на всё?
— Никак нет, сэр!
— Или ты где-то в уставе вычитал: нарушайте, господа солдаты, приказы, и будет вам счастье? А если удачно нарушите, то вас наградят?
— Никак нет, сэр!
— По-хорошему, гнать тебя надо с базы обратно в Стратеры… Но я давненько не видел такой славной победы, такого блестящего плана. Если б в нашей армии все командиры были такими, как ты, то Альянс давно бы перестал быть великим. Даю последний шанс: посидишь пару недель на гауптвахте и хорошенько подумаешь.
— Есть, сэр! Спасибо. Я всё понимаю. Это для меня важный урок.
Глава 23
Это были лучшие месяцы моей жизни. Я очень сблизился с Одди, она была не просто другом — она стала для меня всем. Я словно дышал ею. Страсть поглотила меня с головой. Используя каждую возможность, мы убегали с базы на нашу любимую полянку, полностью отдаваясь чувствам, радуясь жизни, смеясь и обсуждая совместные планы на будущее. Впервые я понял, что такое счастье, что такое Любовь, ради которой человек готов совершать подвиги и чудеса.
Всепоглощающее чувство захватило меня. Вспоминая время, проведённое в коммуне Страдальцев, я всё чаще понимал, что хочу взять Одди в охапку и унести туда. Всегда быть вместе, воспитывать наших детей, чувствовать себя свободными — что может быть лучше? Но сможем ли мы так жить? Сможем ли отказаться от всего, чему нас учили Корпорация и родители? В этом я не был уверен.
Однажды я спросил у Одди:
— А ты можешь представить, что родители воспитывают своих детей сами? Всю жизнь…
— Как это? Зачем? — с недоумением сказала она и, помолчав, грустно добавила: — Из своих я видела только маму, да и то всего два раза.
Не сдержавшись, я раскрылся перед подругой и поведал о вынужденном пребывании в поселении Страдальцев. О духе свободы, который там царил. О том, что в коммуне существовали настоящие семьи, которые могли заводить детей и всегда находиться рядом с ними. Одди была поражена рассказом. Она нахмурилась и надолго замолчала.
— Если тебе не нравится эта тема, давай поговорим о чём-то другом. Или когда-нибудь потом… Если захочешь… Всё, что захочешь, — сказал я, целуя девушку. — Ведь ты самая замечательная. Такой, как ты, не встретишь нигде.
— Угу. Теперь не встретишь… — задумчиво произнесла Одди, и в её глазах появились слёзы.
— Что случилось, родная?
Одди уткнулась мне в плечо и зарыдала, вздрагивая всем телом.
— Я чем-то расстроил тебя? Или обидел?
— Ты ни при чём… — сквозь слёзы прошептала она. — Просто этот разговор заставил меня вспомнить одну давнюю историю.
— Расскажешь?
— Я всегда хотела забыть об этом и поэтому ни с кем…
— Расскажи. Мне можно. Легче будет.
— Хорошо, — Одди вытерла слезы и тяжело вздохнула. — Мне тогда было двенадцать, я как раз только перешла на среднюю ступень обучения в Школьном Доме Просвещённых…
— Ого, ты была Просвещённой? — с удивлением уставился я на подругу.
Она кивнула.
— Да… В тот день приехала мама и забрала меня с сестрой на прогулку…
— С сестрой? — снова удивился я.
— Ага. Сестра-близнец. Близнецам разрешается быть вместе. Её звали Сигбьёрг. Сигги… Сигги и Одди… — задумчиво произнесла девушка и опять вздохнула. — Она родилась на пятнадцать минут раньше, считала себя старшей и потому всегда старалась защищать меня. Мы были так похожи, что все воспринимали нас скорее как одного человека в двух экземплярах, чем как разных личностей. Наши отношения были настолько близкими, что мы даже создали собственный язык с непонятными для других словами и жестами. Я помню, какой трагедией был момент, когда меня положили в больницу, и нам пришлось ненадолго расстаться… Мы чувствовали себя чем-то неделимым. Даже считали, что можно распределить между собой навыки, что владеть ими достаточно только одной из нас. Создали для себя маленький мирок, из которого совершенно не хотелось выходить. Вне этого микромира я была очень закрытой. Даже нет, скорее диковатой и очень робкой. Для меня было большой проблемой с кем-то, кроме Сигги, поговорить, а уж тем более сблизиться. Я больше налегала на учёбу, а Сигги полностью брала на себя функции представителя нашей пары и отвечала за общение с внешним миром…
— Ты говоришь о ней в прошедшем времени. Что-то случилось, да?
— Угу, — всхлипнула Одди. — Мама тогда повезла нас погулять на берег фьорда, чтобы рассказать о себе и поближе узнать нас. С прошлой встречи, когда я впервые увидела маму, минуло много лет. Я тогда была совсем маленькой, и её образ стёрся из моей памяти… Мама была очень красивой. Она пришла за нами одетой в голубой балахон Просвещённого четвёртой ступени. Глядя на неё, я чётко представила, как мы с Сигги будем выглядеть, когда подрастём, настолько сильно мама походила на нас — те же волосы, те же глаза, тот же овал лица. Мы тогда много разговаривали и смеялись. Эмоции переполняли. Когда Сигги с мамой о чём-то оживлённо болтали, глядя на воды извилистого залива, я спряталась за каким-то каменным выступом. Ну, надо было мне… А потом… потом я услышала этот шум и выглянула из своего укрытия. Их было пятеро, здоровенных мужиков… Один повалил на землю Сигги, другие схватили маму, громко крича на диалекте Альянса.
— Диверсанты? В глубине земель Барстера?
— Нет. Как я потом узнала, это были беглецы с рудника. Ну, из тех пленных, которые работают на вредных производствах… Те, которые четверо… они разорвали на маме балахон и опрокинули её на землю. Трое удерживали её своими грязными лапами, а четвертый… у него было такое мерзкое, самодовольное лицо, и слюнявый рот… он её… а потом ещё один… они по очереди… ну, ты понимаешь. А пятый в это время… Сигги была совсем ребёнком! Я увидела её глаза, полные отчаяния. Наши взгляды встретились. Но даже в тот жуткий момент она помнила обо мне. Я была готова сорваться с места, чтобы кинуться на этих нелюдей, но тут она закричала: «Не смей! Даже не вздумай!», и я словно приросла к месту. Я поняла, что эти слова были адресованы мне, сестра запретила мне высовываться. Она прекрасно понимала, что я ничем не могла им помочь, просто стала бы третьей жертвой этих гадов… Они их с обрыва сбросили… Мне показалось, будто кто-то тупым лезвием отрезал от меня кусок плоти, часть моей души… — пытаясь сдерживать эмоции, Одди почти до крови искусала дрожащие губы. Её глаза снова стали влажными и покраснели. — А потом… потом я дала себе слово… я решила, что должна уметь защитить себя и тех, кто мне дорог. И вот теперь я Страж, будущий Корп…
