Увидев на фото другую версию себя, Грей настояла на том, чтобы сделать еще несколько снимков. Вот уже семь лет как фраза улыбаемся оставалась для нее забытой.
Могла ли Изабель быть…
Нет.
Иан О’Доннелл не бил Изабель.
Изабель Линкольн обо всем соврала. Грей это точно знала.
Сложно не верить женщине, особенно когда Грейсон Сайкс, некогда известная как Натали Китридж Грейсон Диксон, и была той женщиной.
Шестнадцать лет назад
Идеальная пара
— Для моей Натали все только самое лучшее, — обещал ей Шон.
И он сдержал свое обещание. Миссис Диксон жила в особняке на уютной улочке в районе Саммерлин, Невада. В своем собственном особняке. Новом и чистом, в котором все еще пахло краской, лаком, обработанной древесиной и упаковочными материалами. Больше никакого воя полицейских сирен или клаксонов; зловония из мусорного контейнера или грязные переулки, переполненные мертвыми собаками и умирающими мужчинами, больше не будут окружать ее, как это было в Окленде.
На крыльце испано-калифорнийского двухэтажного особняка располагался островок для завтрака, а само крыльцо освещалось светильниками серебристого цвета. Вид с этого крылечка открывался дивный: красные цветы суккулентов, появлявшиеся из своих колючих стеблей каждые три недели и закаты цвета чистейшего золота и пронзительной голубизны, которую только можно найти во вселенной. С балкона хозяйка могла наблюдать за далекими огнями Лас-Вегас-Стрип.
Мечта.
Тем июльским вечером, прожив уже два года как миссис Шон Диксон, она ходила по продуктовому магазину с тележкой полной макарон, оливок и попкорна. Бутылка водки «Серый гусь» уже лежала на заднем сиденье ее «Ягуара». Подходящая ночь, чтобы расслабиться: Шон улетел в Макао на игровую конвенцию, и на этот раз он действительно уехал, а не как в тот раз, когда он не поехал в Атлантик-Сити и отправился за ней вместе с еще двумя машинами на Симмонс-бульвар. Когда загорелся красный свет, он вышел из своей машины, открыл заднюю дверь ее «Ягуара» брелоком и запрыгнул в машину. Он был в авиаторах, и поэтому глаз видно не было. Однако она чувствовала, как он буквально сверлит ее взглядом сквозь подголовник машины, а его руки обвились вокруг ее шеи как раскаленная цепь.
— Нет Грейсон?
Камни и виски.
Она обернулась на знакомый голос.
Он был весь в черном, волосы были зачесаны назад. Он был похож на азиата из клана якудза. Он стал мощнее по телосложению, как мускулистый скакун.
Тук! По телу миссис Диксон прошла легкая дрожь при виде его в отделе со снеками. Она побежала к нему и бросилась к нему в объятия.
— Что ты здесь делаешь? Ну правда, как ты тут оказался, в этом захолустье, в убогом продуктовом магазине?
Он крепко обнял ее, а потом поцеловал в шею и щеки.
— Приехал к кое-кому и заодно решил запастись всяким на вечер.
Она подняла бровь.
— Презервативчиками?
Он легко шлепнул ее по пирсингу.
— Если уж решил, то не забывай предохраняться.
Она игриво толкнула его в бок.
— Ты все также агент ФБР?
Она все еще ощущала его тепло на своих ладонях и хотела обхватить себя руками, чтобы почувствовать его всем телом.
Доминик Рейдер отрицающе мотнул головой.
— В прошлом году мне прострелили плечо. Прямо вот здесь, — говорил он, указывая на место у ключицы. — Черт, еще бы чуть-чуть и коллапс легкого, но… — Он ухмыльнулся и пожал плечами. — Но я все еще здесь.
— Хорошо, что все обошлось.
— Ты все еще замужем? — сказал он с улыбкой, в которой читалось беспокойство и наслаждение. Она же не может быть настолько глупой, о Боже, или может.
— Да, — и добавила, — и так, если ты больше не работаешь на ФБР, то что ты тогда делаешь весь день?
— Я вернулся домой в Лос-Анджелес, открыл консалтинговую фирму. В основном занимаемся слежками, копаемся в прошлом и все такое. А ты чем весь день занимаешься? В последний раз, когда мы виделись, ты работала в музее в Окленде, ведь так?
— Ха, да. Ну, сейчас я живу здесь.
Погружение. Уклонение. Сжатие в клубок.
Шон ударил ее пять раз, а толкнул еще больше. Иногда она из-за него недоедала, но вместо того, чтобы похудеть на 10 кг, она поправилась на 20 из-за стресса, выпивки и обезболивающих. Дом грез стал для нее тюрьмой. Почти каждую ночь она не смыкает глаз и смотрит в потолок, слушая, как сердце разрывается в ее груди. Она напугана, напугана даже больше, чем когда она была в местах похуже, с дребезжащим трубами, вонючими переулками и голодными крысами.
— Я просто тут живу, — сказала она. — Иногда помогаю мужу с делами.
А также считаю каждую заработанную копейку. Небольшая сумма в 250 долларов, которую она заработала во время игры в блек-джек с тем техасцем, сейчас уже выросла до тысячи баксов. Плюс к этому были еще секретные чеки от аренды ее дома в Монтерее — около 2500 в месяц ей платили вот уже 7 лет.
Глаза Доминика потемнели.
— Ты после болезни не оправилась еще?
— Я? Нет. Все в порядке.
Его взгляд продолжал давить на нее, на ту, какой она сейчас была с ее «нормально». Ее нормально с лишним весом на животе и бедрах, темными и огромными мешками под глазами, но с красивыми волосами. Шон любил ее длинные волосы.
— Ты выглядишь просто невероятно. — Она ткнула его в живот. — Осмелюсь даже сказать, что ты всегда был горяч. И когда ты успел надеть этот жетон? — И она начала хлопать себя по щекам, делая вид, что раскраснелась.
— Не думал, что ты это заметила.
— Может быть, я и глупая, но уж точно не слепая.
Он поцеловал ее левую руку, а затем посмотрел на кольца.
— Не могу поверить, что ты замужем.
— Уже два года.
— Так давно?
Ее кожу покалывало, когда она ему ответила:
— Да, так давно.
— Ты хоть счастлива?
— А это имеет значение?
— Конечно, имеет.
Она отдернула руки, а затем крепко сжала бриллианты в кармане своей толстовки.
— Все хорошо. У нас все отлично. Я просто еще привыкаю к замужеству.
От всей этой лжи у нее разболелась голова. Она постоянно лгала и в основном себе. Она снова проглотила ложь, и та встала комом в горле, затем спустилась вниз по пищеводу и начала жечь ее внутри, как яд. Да, однажды ее ложь убьет ее.
Она и Доминик молчали в тот момент, когда мимо них проходили мамочки с малышами в колясках и продуктовых тележках. Или когда молодая парочка, держась за руки, ходила в отделе снеков и набирала всякую всячину по типу начеса. Когда обычные люди занимались повседневными, обыденными вещами.
