Быть ближе
Пока Беньямин во Франкфурте ожидает приговора своей «Барочной драме», Мартин Хайдеггер в начале лета 1925 года пребывает в эротическом волнении. Даже унылый туманный городишко Марбург и всё более постылые ему оковы тамошних преподавательских будней ничего не могут изменить. «Я попал в очень неприятную ситуацию: один человек обрушился на меня с готовой диссертацией, которую я должен проработать, – только для того, чтобы ее отвергнуть. Из-за этой чудеснейшей работы у меня пропадет половина недели. Надеюсь, что закончу ее до твоего прихода. По крайней мере, хотелось бы. Ведь я всегда после работы рад побыть с тобой. ‹…› Приходи, пожалуйста, в пятницу вечером, как в прошлый раз»
[225], – пишет Хайдеггер своей Ханне 1 июля 1925 года. Ситуация особенно благоприятна в том смысле, что жена Хайдеггера, Эльфрида, у которой двумя днями позже день рождения, вместе с сыном Йоргом уехала к своим родителям в Висбаден. Поэтому Хайдеггер пишет письмо и ей тоже. Оно позволяет заглянуть в теперь скорее чисто функциональный характер супружеских отношений:
По случаю дня рождения шлю тебе самые сердечные поздравления. Хочу в этот день поблагодарить тебя за заботу обо мне и за твою помощь. Она – наряду с феноменологической критикой – состоит как раз в самом трудном: в самоотверженности, ожидании и вере. И когда я смотрю на такой семестр с твоей стороны, то вижу: он требует изрядных сил. Ведь все-таки есть разница между тем, чего требует долг, и тем, что ты добавляешь от своей доброты и силы. И если я ничего не говорю, ты всё равно знаешь, что я думаю об этом. Само по себе, конечно, нехорошо, что ты и в этот день находишься в отлучке, но для меня это возможность подробнее, нежели обычно, высказать мою благодарность. И в свой черед я буду рад, если своим смирением порадую тебя и твоих милых родителей
[226].
Десятилетия спустя Ханна Арендт вынесет о Хайдеггере как человеке такое суждение: характер у него был не то чтобы плохой, а просто никакой. Читая эти два письма, вероятно написанные в один и тот же день, как будто бы понимаешь, чтó она могла иметь в виду. Так или иначе, эрос и брак в жизни Хайдеггера остаются, как принято у добрых буржуа, совершенно разными сферами. Не менее отчетливо из этих писем явствует, что Хайдеггер обращается к своим корреспонденткам, собственно говоря, не как к самостоятельным личностям, а хвалит их с позиций функционального подчинения, рассматривая как средства для достижения цели. А эта священная цель – задача мышления. Его мышления. Позиция превосходства, которую Хайдеггер занимает относительно окружающих людей, коль скоро вообще признает их. Именно она летом 1925 года безотлагательно требует своей конкретизации в оригинальной работе. Ведь то, что «тайный король» немецкоязычной философии пока что может предложить в письменном виде, – это, не считая двух диссертаций, лишь фрагменты и аттестационные пробы. Ничего вызревшего, ничего готового. Ничего, что имело бы собственный вес.
За работу
В июле 1925 года Николай Гартман, ординарный профессор в Марбурге, получает приглашение в Кёльнский университет. Не в последнюю очередь под ощутимым нажимом хайдеггеровского присутствия в Марбурге он тотчас дает согласие. Хайдеггер в письмах быстро соглашается с Ясперсом, что лучшего кандидата, чем Эрнст Кассирер, на вакансию в Марбурге не найти. Однако факультет – с легкой руки Гартмана – объявляет желательным преемником скончавшегося годом ранее марбургского ординарного профессора Пауля Наторпа, который возглавлял кафедру философии, самого Хайдеггера, присовокупив настоятельное требование наконец-то представить собственную работу. В противном случае любое ходатайство перед берлинским министерством останется безрезультатным. Стало быть, лис Хайдеггер тоже сидит в институциональном капкане. Хочешь соответствовать – представь требуемое.
Всего одиннадцать месяцев спустя, 18 июля 1926 года, марбургский факультет отсылает в Берлин первые оттиски «Бытия и времени». Снова и снова Хайдеггер будет сетовать на невероятный цейтнот, в котором он писал свою главную, по общему признанию, работу (фактически единственное произведение в объеме полной книги, которое он вообще опубликует). Действительно, создание этого труда можно считать одним из великих творческих прорывов в истории философии. Если вычесть из самого периода написания время семестровых обязанностей в Марбурге, когда Хайдеггер едва ли мог писать постоянно, то ядро приблизительно четырехсотпятидесятистраничной работы Хайдеггер написал меньше чем за пять месяцев. То есть – около тридцати готовых к печати страниц в неделю.
Хайдеггер использует детальные подготовительные разработки, особенно доклады и лекции минувших шести лет. «Бытие и время» – предварительное завершение непрерывного мыслительного и исследовательского процесса, от первых лекций послевоенного семестра 1919 года до «Экспозиции герменевтической ситуации» и марбургских лекций о «Софисте» Платона, а также курса об истории понятия времени. Последний он читает в летний семестр 1925 года (дважды в неделю, с семи до восьми утра).
Выявление вопроса
Содержательный центр этого этапа его философского пути – выявление смысла единственного вопроса: вопроса о бытии, точнее о смысле бытия. Прежде чем вообще (снова) исследовать этот исконный вопрос философии, а тем более приблизиться к ответу на него, необходимо, по Хайдеггеру, проделать одну важную операцию. Нужно выявить особый способ бытия того существа, которое – единственное из тех, что нам известны, – вообще способно осмысленно поставить перед собой этот вопрос, то есть человека.
Только для человека смысл бытия есть возможный предмет вопрошания. Только человек в состоянии удивиться тому, что «вообще существует нечто, а не ничто». Только человек, будучи единственной формой жизни, способной к речевой деятельности, может спросить себя, в чем заключается смысл его специфического присутствия (Dasein). Чтобы четко отделить свой, как он его называет, «фундаментально-онтологический» способ исследования от всякого биологического, антропологического, физиологического, психологического или даже тансцендентального исследования в духе Канта, Хайдеггер говорит о человеке как о «вот-бытии», или «присутствии» (Dasein):
Присутствие есть сущее, которое не только случается среди другого сущего. Оно, напротив, ‹…› отличается тем, что для этого сущего в его бытии речь идет о самом этом бытии. К этому бытийному устройству присутствия, однако, тогда принадлежит, что в своем бытии оно имеет бытийное отношение к этому бытию. И этим опять же сказано: присутствие понимает каким-то образом и с какой-то явностью в своем бытии
[227].
Тот факт, что всякое присутствие, как устанавливает Хайдеггер, всегда каким-то образом и с какой-то явностью понимает в своем бытии, означает также, что его понимание бытия разумеется или устанавливается не само собой. Основанное на ложном анализе и плохо продуманных понятиях, это отношение может быть затемнено и искажено для самого Dasein. Именно это, по Хайдеггеру, – в связи с общим положением культуры, в котором он находится, – и имеет место повсюду.
